В гостях у турок

— На всю-то улицу два человка!

— Два да насъ четверо — шесть. Для здшняго самаго турецкаго улица это уже много. Тутъ только сами хозяева вотъ отъ этого домовъ ходятъ. А женщины изъ гаремъ вдь выходятъ очень рдко, на улицы.

— Бдныя турецкія женщины! вздохнула Глафира Семеновна. — Въ какомъ он стсненіи! Разв это жизнь! Взаперти, въ четырехъ стнахъ! Не смютъ даже выглянуть въ окошко.

— О, мадамъ!.. Теперь он вс на насъ смотрятъ сквозь жалузи. — Только мы ихъ не видимъ, а он вс у оконъ, отвчалъ Нюренбергъ. — Какъ только нашего экипажъ застучалъ съ своего колесы по мостовой — он вс бросились съ своего окнамъ и смотрятъ. Здсь это большого эпоха, когда экипажъ вс у оконъ. — Я вонъ сквозь ставни вижу даже чернаго глаза…

— Да, да. И я вижу, сказала Глафира Семеновна.

— И я, и я вижу! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Даже четыре глаза вижу… А вотъ еще…

— Теб какъ не видать! Ты все увидишь! огрызнулась на мужа супруга.

— Глаша, голубушка, за что-же ты сердишься? Вдь на то глаза во лбу, чтобы видть. Смотрятъ, смотрятъ. Дйствительно, изъ всхъ оконъ смотрятъ на насъ.

Изъ одного дома сквозь ставни донеслись на улицу звуки рояля. Играли изъ оперетки «Дочь рынка». Немного погодя къ звукамъ рояля пристали звуки скрипки.

— Это турецкаго дамы музыкой забавляются.

— Бдныя! Совсмъ какъ въ курятник куры! — опять произнесла Глафира Семеновна.

— И все-таки, мадамъ, теперь оной, какъ больше свободы. А прежде-то что было! Теперь есть много молодаго турки, котораго совсмъ либералы и европейскаго люди, — отвчалъ Нюренбергъ.

— Да какой тутъ либерализмъ! Что вы! Держатъ женъ въ курятникахъ.

— Ну, теперь вы видли самаго настоящаго турецкаго улицу и турецкаго дома, а сейчасъ увидите самаго настоящаго турецкій ресторанъ, — проговорилъ Нюренбергъ и приказалъ кучеру обернуть лошадей.

LX

Опять выхали на улицу Диванъ-Іоли и какъ-бы изъ деревенскаго затишья вновь попали въ водоворотъ кипучей городской жизни.

Улица упиралась въ площадь съ прекрасными зданіями и мечетью съ минаретами. Не дозжая этой площади, экипажъ остановился около одного изъ домовъ, нижній этажъ котораго былъ скрытъ подъ парусиннымъ навсомъ.

— Пожалуйте… самаго лучшаго турецкаго ресторанъ, проговорилъ Нюренбергъ, соскакивая съ козелъ.

Супруги вышли изъ экипажа и подлзли подъ навсъ, гд находился ресторанъ. Двери ресторана были распахнуты и на нихъ висли заколотые селезень и птухъ въ перьяхъ. На порог стояло и сидло пять-шесть буро-рыжихъ собакъ съ взорами, обращенными въ ресторанъ. Пройдя между собакъ, супруги вошли въ довольно мрачное помщеніе, состоящее изъ большой комнаты съ диванами по стнамъ и столиками съ мраморными досками около этихъ дивановъ. На диванахъ сидли, поджавъ подъ себя одну или об ноги, фески въ бородахъ и усахъ. Одни съ аппетитомъ уписывали что-то съ тарелокъ ложками, другіе, покончивъ съ дой, пили изъ большихъ стакановъ лимонадъ или воду съ вареньемъ и покуривали шипящій наргиле, съ большимъ усиліемъ втягивая въ себя черезъ воду табачный дымъ. Въ углу какой-то старикъ турокъ съ сдой бородой, но съ черными сросшимися въ одну дугу бровями держалъ въ рукахъ остовъ курицы и самымъ аппетитнымъ образомъ обгладывалъ на немъ послдніе остатки мяса. На стол лежали три-четыре турецкія газеты, но ихъ никто не читалъ. Пахло чадомъ отъ пригорлаго жира, ибо у задней стны, какъ разъ противъ входа, помщался большой закоптлый очагъ и около него жарили на древесныхъ угольяхъ вздтые на желзные прутья куски мяса. Около очага молодой парень въ феск и бломъ передник мшалъ что-то уполовникомъ въ мдномъ горшк, поставленномъ на табуретк. Посреди комнаты, ближе къ входу было возвышеніе, а на немъ прилавокъ, уставленный графинами съ яркими фруктовыми эссенціями для прохладительнаго питья и цлыми стопками цвтныхъ фаянсовыхъ блюдцевъ и колонками изъ стакановъ, вставленныхъ одинъ въ другой. Тутъ-же стояли вазы съ апельсинами, яблоками, грушами, а съ потолка висли на веревк, связанные вмст, нсколько ананасовъ. Изъ-за прилавка торчала голова турка въ феск и сдыхъ усахъ.

При вход супруговъ Ивановыхъ въ сопровожденіи Нюренберга, голова турка изъ-за прилавка начала кланяться, при чемъ ко лбу прикладывалась ладонь руки.

Видя такую непривычную обстановку, Глафира Семеновна говорила:

— Николай, я, ей-ей, боюсь… Смотри, какъ на меня подозрительно вс смотрятъ.

— Да что, ты душенька! Гд-же подозрительность-то! Напротивъ, я вижу самыя добродушныя лица, — отвчалъ мужъ.

Нюренбергъ суетился и предлагалъ супругамъ уссться на диванъ за одинъ изъ столиковъ.

— А то такъ можно на галлере помститься. Здсь есть сзади этаго комната маленькаго галлерея, выходящаго на дворъ, а на двор маленькаго садикъ и фонтанъ, — говорилъ онъ.

— Нтъ, ужъ лучше здсь сядемъ и будемъ въ самомъ центр турецкаго ресторана, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — Садись, Глаша, обратился онъ къ жен и слъ.

Та все еще не ршалась занять мсто и спросила Нюренберга:

— Послушайте, Афанасій Иванввичъ, можетъ быть сюда дамы вовсе и не ходятъ?