В гвардейской семье

Слышу, как правое — и единственное — колесо словно бы пощупало землю и резко оттолкнулось от нее.

Машину встряхнуло, бросило на левое крыло, затем я снова ощутил толчок — и самолет побежал по

снежному полю. Левая консоль чертит линию. Мигом перебрасываю левую ногу на педаль, а правую жму

до отказа — машину резко ведет влево. Выключаю двигатель. Взметнулся снежный вихрь — и белый

туман застлал глаза. Не вижу ничего. Лишь слух улавливает идущий слева мерный металлический стук: это левая пушка самопроизвольно выплеснула оставшиеся снаряды.

Стало тихо. Белый туман постепенно рассеялся, и я увидел, что самолет, накренившись, воткнулся левым

крылом в снежный сугроб. Высоко задранное правое крыло целится в небо.

Кое-как выбрался из кабины. Только теперь чувствую, как пересохли губы, ноет правое плечо. Руки и

ноги затекли. Сознаю, что надо размяться, но внезапно сковала усталость, и я просто не в состоянии

сделать хоть какое-нибудь движение. Делаю шаг и останавливаюсь, не в силах идти дальше. Пришлось

сесть прямо на снег.

Но вот рядом со мной резко затормозила «санитарка». Подхватили под руки, усадили в машину. Врач

пристально посмотрел на меня, спросил, как я себя чувствую.

— Пройдет все, доктор... Пройдет! Это от перегрузки... Везите к командиру!

Меня доставили на командный пункт. Вместе с ведущими пар доложил Стрельцову, что задание

выполнено — аэрофотосъемка местности произведена, а мой самолет подбит. Инженер уже тоже здесь, докладывает командиру о состоянии моей машины: снарядами разорван левый элерон, разбит механизм

выпуска левой стойки шасси.

Стрельцов слушает, качает головой, затем крепко, по-отцовски обнимает меня:

— Ты просто молодец, Анатолий!.. Это и называется прилететь на честном слове и на одном крыле. Да

еще и на одно колесо садиться! Как тебе это удалось — просто диву даюсь! А теперь отдыхать!..

А в это время в фотолаборатории обрабатывалась [173] фотопленка. Штабные офицеры нетерпеливо

ожидали результатов. Снимки оказались очень хорошими. Местность отснята на двадцатикилометровую

глубину.

Теперь у лаборантов задание: изготовить для танкистов фотопланшеты, которые сослужат им хорошую

службу.

2.

В середине января 1945 года войска нашего фронта нанесли противнику мощные удары и устремились

вперед двумя клиньями, которые вскоре стали сближаться, образуя Восточнопрусский «котел». Попытки

вражеских войск вырваться из окружения оказались безуспешными, и гитлеровское командование

возложило все свои надежды на авиацию.

Разведка установила, что где-то в районе железнодорожного узла Растенбург находится крупная

авиационная база фашистов. С нее, безусловно, и полетят самолеты противника, чтобы сорвать успешное

наступление наших войск и тем самым не дать им возможности закрыть горловину «котла». Надо было

раскрыть систему противовоздушной обороны авиабазы, подавить ее и нанести по аэродрому штурмовой

удар.

Часа в три по полуночи весь летный состав второй и третьей эскадрилий был вызван на командный

пункт. Подполковник Стрельцов — уже со Звездой Героя Советского Союза на груди — ждал нас в

командирском отсеке наскоро оборудованной землянки КП. Все летчики — в комбинезонах, унтах, шлемофонах. Пистолеты — на ремнях. У каждого — планшеты с картами района боевых действий.

Командир ставит боевую задачу.

— Двум парам доверяется особенно сложное задание, — сообщает Стрельцов. — Я уже наметил, кто

будет его выполнять. Наметил потому, что уверен: эти люди выполнят его с честью. Трое из них —

коммунисты, один — комсомолец...

Голос Стрельцова звучит в этот полночный час как-то по-особому. После паузы он заканчивает:

— На задание пойдут Давыдов, Васильев, Фогилев и Сиротин.

В землянке тесно, и мы стоим полукругом. Хорошо вижу всех четырех. Николай Давыдов, белокурый

[174] крепыш, на первый взгляд кажется неповоротливым, в действительности же это человек

энергичный, находчивый, веселый. Сейчас он сосредоточенно смотрит на командира. Его глаза как бы

говорят: «Готов выполнить любую задачу!».

Виктор Васильев — стройный, высокий. В его смелости и отваге тоже не приходится сомневаться.

Сейчас в его взгляде — гордость за оказанное доверие.

Глаза неразговорчивого, всегда серьезного Володи Фогилева сияют. Командир надеется на него, а это

выше любых похвал.

Невысокий ростом, непоседливый Виктор Сиротин сосредоточен. Он — весь внимание. Я знаю: он

пойдет в пекло, чтобы мстить врагу.

На его долю выпали суровые испытания. На подбитой машине он, израненный и обессиленный, сделал

вынужденную посадку на территории, занятой противником. Гитлеровцы вытащили Виктора из горящего

самолета, отвезли в тыл и бросили в какой-то сарай. Когда Сиротин пришел в сознание, его привели на

допрос. Он молчал. Его истязали. Но он ничего не сказал. Виктора отправили в концлагерь. Но советский

авиатор не покорился врагу — сколотил подпольную группу и организовал побег пленных. Затем Виктор

перешел линию фронта, нашел свой полк и явился к командиру, чтобы снова сесть за штурвал грозного

«ила».

Его уже не ждали в полку, оплакивали родные, получившие извещение о гибели сына. Но всем смертям