«В их руках». Девичье еврейское образование в Российской империи

Да может ли вообще идти речь о том, что девочке следует учить священный язык? Это чистой воды богохульство, ибо обучать дочь свою Торе есть то же, что обучать ее распутству. Наш народ дорого заплатил за это отжившее свое представление. Если наши деды и отцы, а также наши раввины – наши духовные вожди – не придерживались бы этого правила, а напротив, считали бы, что изучение Торы не должно в едать различий по признаку пола, что еврейских дочерей, в точности как и сыновей, надлежит знакомить с нашей Торой, с нашей культурой и нашим учением, один Бог ведает, сколько матерей-евреек спаслись бы от ассимиляции, от крещения, а через них – и их сыновья-евреи, которых мы утратили по причине тех представлений, которые они восприняли от своих ассимилированных маман [Rakowski 1954: 19].

У Раковской, как и у Гордона, целеустремленность и преданность своему делу сочетались с материальной нуждой. Кроме того, подобно Гордону, Раковская – мемуаристка и деятельная сионистка – сильно отличалась от большинства своих современников. Однако они, в отличие от нее, не оставили летописей своих надежд и упований. М. Ротштейн подала прошение об открытии женского училища в Киеве в 1871 году. В прошении особо отмечалось ее сложное финансовое положение: муж не может работать по состоянию здоровья, в семье трое детей. Кроме того, она утверждала, что в состоянии преподавать немецкий, русский и рукоделье, что имеет диплом об окончании школы, хотя документов не сохранилось и подробностей она не сообщает[114].

Представляется очевидным, что Ротштейн вряд ли обратилась бы к преподаванию именно в этот момент своей жизни, если бы не болезнь мужа. Итак, здесь перед нами ситуация, в которой женщина-еврейка взялась за обучение других евреек из чисто утилитарных соображений. С другой стороны, и история Раковской начиналась так же. Ей нужны были деньги на содержание семьи, и она, пусть и неохотно, занялась педагогической деятельностью – и только впоследствии осознала всю важность просвещения своих сестер. О Ротштейн нам ничего подобного не известно. Она получила разрешение открыть училище, но невозможно сказать, было ли оно прежде всего источником дохода или Ротштейн активно использовала его для расширения кругозора своих единоверцев.

По счастью, высказывания одной содержательницы были записаны приезжим журналистом. Журналист (скорее всего, мужчина) подписался лишь инициалами: он присутствовал на публичном экзамене в школе С. Ароновичевой в Динабурге в 1863 году. Как церемониальный, так и образовательный компонент события произвели на него весьма благоприятное впечатление, и он отправил репортаж, в который вошла и речь Ароновичевой, в русскоязычное приложение к журналу на иврите «Ха-Кармель»:

Образование еврейских девиц должно идти рядом с образованием еврейских мальчиков; потому что образованный человек ищет в жене не просто женщины и работницы, а доброй жены и матери для своих детей. Ныне же, благодаря заботам правительства, большинство юного еврейского поколения мужского пола получает надлежащее образование и, следовательно, оно сделалось для девиц необходимым, не в одном богатом классе для этикета (как то было прежде), но и во всех других[115].

Следует отметить, что, хотя Ароновичева обосновывала существование своей школы, прибегая, как минимум отчасти, к гендерным аргументам, они отличались от аргументов маскилов, упомянутых в первой главе. Те считали женщин прежде всего проводниками просвещения в следующее поколение, Ароновичева же выступала за более сбалансированный брак. Ее речь, явно отредактированная журналистом, представляет собой единственный опубликованный текст, автором которого была женщина – содержательница частного женского училища того периода.