«В их руках». Девичье еврейское образование в Российской империи

Что же заставляло этих и других просвещенных дочерей еврейского народа открывать школы для своих единоверцев? Как можно заключить по аналогии с мужчинами, часто на педагогическое поприще их толкали семейные связи. Хаим Фунт передал свою школу в Минске дочери Марии [Памятная книжка 1879: 207]. Схожую преемственность мы видим и в других известных нам случаях, когда деятели образования шли по стопам родителей, не наследуя при этом их школы. Сара Берман подала прошение об открытии частного женского еврейского училища в Санкт-Петербурге в 1873 году, получила соответствующее разрешение[109]и после этого объединила два частных училища для бедных еврейских мальчиков и девочек, которыми руководили ее родители Лазарь и Анна Берман[110]. Прежде чем перебраться в столицу, Лазарь работал учителем в казенном еврейском училище в Дубно Киевской губернии и там же держал частное женское еврейское училище[111]. Л. Кенигсберг, открывшая женское еврейское училище в Бердичеве в 1872 году, была дочерью учителя еврейской казенной школы[112]. Согласно мемуарам И.-Л.-Б. Коценельсона, дочь Я. Дайча, которая преподавала в еврейских казенных училищах и содержала частные женские школы в двух городах, впоследствии открыла частное училище для девочек-евреек в городе Хотине [Kazenelson 1974: 124].

Еще одна причина, по которой еврейки открывали женские училища, заключалась в том, что почти все остальные поприща были им недоступны. Преподавание в школе или частные уроки – только эти пути и были открыты выпускницам гимназий в России. В разные моменты, в зависимости от настроя властей, женщинам разрешалось заниматься медициной, родовспоможением, фармацевтикой и стоматологией, но даже в благоприятном юридическом климате для получения высшего образования нужны были деньги и, в большинстве случаев, возможность выехать за пределы черты оседлости[113].

Надо сказать, что еврейки очень активно получали высшее образование: на женских курсах за пределами, а особенно внутри черты оседлости процент их был крайне высок [Dudgeon 1982: 16–17]. Тем не менее абсолютные цифры оставались чрезвычайно низкими. Для получения профессионального образования требовалось не только оплатить обучение, но в большинстве случаев еще и уехать из дому, то есть оплачивать расходы на жилье. Ограничения в праве жительства также сильно сокращали возможности получения образования за пределами черты. Для большинства евреек, даже получивших качественное среднее образование, высшее оставалось недоступным.

Хотя годы жизни и место жительства Пуи Раковской (1865–1955) несколько выходят за пределы нашего исследования, она является красноречивым примером того, как непросто складывалась женская карьера в образовании. Пуа разошлась с мужем и пыталась зарабатывать на жизнь себе и детям, работая повитухой. Однако этого не одобрили ни ее муж, ни отец, а значит, у нее не было ни паспорта, ни денег. В итоге она смогла добиться того, что родные поддержали ее альтернативный план. Было решено, что она будет жить у деда, пока самостоятельно и с помощью репетиторов готовится к сдаче экзаменов на учительницу. На это ушло семь месяцев интенсивного труда. В своих воспоминаниях Раковская описывает все предметы, которые изучала, сложнейший устный экзамен и проведение зачетного урока. Раковская получила разрешение на открытие своего первого училища для девочек-евреек в Ломже, а впоследствии открыла популярную сионистскую школу в Варшаве [Rakowski 1954: 39–54].

Раковская – пример женщины, нуждающейся в заработке и крайне целеустремленной. Ей необходимо было содержать себя и детей, однако из ее воспоминаний следует, что свою педагогическую деятельность она считала священной миссией. Как феминистка и сионистка она старалась давать своим ученицам наилучшее образование. В следующем фрагменте Раковская объясняет, что для нее было особенно важно: