«В их руках». Девичье еврейское образование в Российской империи

Соответственно, речь идет о людях из числа наиболее просвещенных и русифицированных членов своих общин. Однако возникает вопрос: если они действительно свободно владели русским языком и интересовались преподаванием, почему им было не занять обещавшие большую стабильность должности казенных учителей или раввинов, тем более что в таковых ощущалась большая потребность? Один из возможных ответов заключается в том, что, хотя эти люди так или иначе владели русским, они были не в состоянии сдать экзамены ни на один из этих постов. Видимо, это были евреи, которые стремились к русификации и просвещению, но им мешал недостаток образования: они бы и сами с удовольствием поучились в русских школах, но не смогли, и теперь пытались хотя бы дать другим возможность дотянуться до этого уровня. Либо же они ощущали, что частные школы дадут им большие финансовые и педагогические возможности. В первые 20 лет существования казенных училищ существовало требование, что на должность директора нельзя назначить еврея, – то есть евреи не могли занимать руководящие посты. Кроме того, программа и жалованье тоже не обсуждались.

В частных школах как минимум имелось больше свободы для маневра.

Поучителен пример семьи Гермайзе из Вильны. Левин Гермайзе открыл частное мужское еврейское училище в 1840 году [Rozenthal 1885: 170]. Однако в 1844 году, после изменения законодательства, содержатели частных школ для мальчиков были вынуждены либо передать свои школы содержателям-неевреям, либо закрыть их.

Гермайзе нашел выход из положения: училище для мальчиков он превратил в заведение для девочек [Лозинский 1920,1: 297][100]. Школой он руководил до 1859 года, а потом передал ее сыну, Исааку Гермайзе[101]. Гермайзе-младший с успехом продолжал дело отца почти 20 лет. Однако в 1875 году заезжий инспектор обнаружил в школе, помимо должным образом зарегистрированных девочек, 17 мальчиков. Гермайзе поначалу заявил, что находился при убеждении, будто имеет право обучать и девочек, и мальчиков, потом – что в тот день у него болела нога и он не смог посетить на дому своих частных учеников. После нескольких докладов и инспекций, несмотря на неоднократные прошения самого Гермайзе, власти в 1877 году закрыли его училище[102].

Из этой истории видно, что ни Левин Гермайзе, ни его сын Исаак не занимались исключительно обучением девочек. Левин дошел до этой мысли из чисто практических соображений – чтобы и дальше зарабатывать на жизнь, после того как содержать мужскую школу стало невозможно. Исаак принял у отца школу для девочек, но, судя по всему, ради дополнительного заработка обучал и мальчиков. Оба Гермайзе посвятили свою жизнь обучению евреев на основе передовых педагогических идей; при этом для них явно не имело принципиального значения, мальчики это или девочки.

История Гермайзе заставляет задаться еще одним немаловажным вопросом: какую роль в педагогической деятельности играли семейные связи. Исаак, по сути, унаследовал семейное дело и продолжил его после смерти отца. То же самое можно сказать и о казенном раввине из города Хотона в Бессарабии И. Тютинмане, который стал содержателем частного женского еврейского училища после смерти своего отца, основателя школы, в 1865 году[103].

Как дети булочников росли, осваивая семейную профессию, так и дети педагогов подспудно осваивали семейное ремесло. Кроме того, отец, достаточно хорошо знавший русский язык, чтобы подавать прошения и работать в русской школе, и понимавший важность обучения еврейских детей русскому, безусловно, и собственным детям стремился дать формальное русское образование. А значит, совершенно не случайно, что и Гермайзе, и Тютинман обладали необходимыми навыками для того, чтобы продолжить отцовское дело. Собственно, и то, что Тютинман стал казенным раввином, можно объяснить в свете наклонностей его отца. Сыновья в таких семьях были ориентированы на освоение педагогического ремесла и изучение русского, так что вполне могли заменить своих отцов. Как будет видно из следующего раздела, не только сыновья были в состоянии продолжить отцовское поприще.

Итак, одним из путей, которым образованные евреи приходили в женскую педагогику, были семейные связи. И действительно, для еврея, худо-бедно владевшего русским языком и так или иначе стремившегося к преобразованию еврейской общины, образование было одним из самых подходящих поприщ. Однако речь шла о тех, кто не мог получить работу в нееврейских школах, да и казенные еврейские училища были открыты не для всех. Возможно, обучение девочек-евреек было для этих педагогов и не самым желанным поприщем, однако оно позволяло им достичь поставленных целей. По большому счету невозможно оценить, до какой степени их решения определялись идеологией, однако социальная близость задачам современности и современного образования, особенно обусловленная семейными связями, наверняка играла немаловажную роль.

Содержательницы-еврейки