В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации

Эти наблюдения навеяны работами Розенфельда (Rosenfeld, 1987) по проблемам коммуникации, которые он затрагивал в своих последних исследованиях, а также работами Лэнгса (Langs, 1976), чья догадка относительно «производных» поразила самого Розенфельда. Данные соображения интересны тем, что наряду с исторической реальностью и внутренней реальностью постулируют существование отношенческой реальности или, лучше сказать, «реальности поля». Разумеется, «реальность поля» пересекается также и с другими реальностями, но ее формирование и специфика зависят от взаимодействия двух психик, от внутренних группировок — как каждого персонажа, так и самого поля, — и их отражения во всевозможных историях.

Нарратология (Eco, 1979) выработала несколько полезных и для нас понятий: рема, возможные миры и наркотизация («погружение в сон») элементов текста, однако аналитическая ситуация намного сложнее. Создающийся текст можно рассматривать в различных аспектах: его языковой формы, изменяющихся эмоциональных состояний или относительно постоянных чувств. Текст не только является результатом взаимодействия двух психик, но и обладает необыкновенной способностью постоянно сигнализировать о своей собственной наркотизации, напряжении, путях отступления. В сущности, неизбежная активация защитных механизмов в поле должна постоянно сменяться процессом создания смыслов — иначе будут появляться тупики, негативные терапевтические реакции и другие сигналы дисфункции поля.

Лингвистически-эмоциональный текст сеанса непрерывно свидетельствует о кровотечениях самого текста. То, что произойдет, зависит от нашей способности слушать; дальнейшая сложность заключается в том, что местом появления «сигнала» может быть лингвистический или эмоциональный текст пациента либо текст самого аналитика: его ревери, контрперенос или любая другая «точка» поля. Значит, сложность с новым текстом заключается в том, что по мере его становления выявляются места рассоединения. Сигнализация о них происходит при помощи самого текста или путем отыгрывания (по сути, признака накопления не доступного осмыслению содержания): порванная рубашка/пропущенный сеанс Карло.

Возьмем театральный текст: «Я сказала мужу, что уже слишком долго вынуждена убираться в доме сама» (эта фраза могла бы также быть началом сеанса). Это высказывание потенциально может быть продолжено по-разному, в зависимости от ответа собеседника или самого мужа: кухня могла бы разлететься на кусочки, мог бы разразиться скандал или произойти побег, возможно, наоборот, произошла бы сцена семейной нежности — вариантов множество. Точно так же и аналитический сеанс представляет собой открытое произведение, и развитие аналитического диалога не может не зависеть от эмоциональных и защитных механизмов психики обоих участников.

Я уверен, что выбор «диалекта» (или теории) аналитиком зависит от того, насколько он готов предоставить себя для участия в игре со своим пациентом. Поэтому установка «все произойдет в истории», «все произойдет во внутренней реальности» или «все произойдет в отношениях» будет индикатором защитных потребностей психики аналитика в диапазоне от максимальной отчужденности («все уже случилось в другом месте») до максимальной, даже сомнительной близости («ничто не имеет значения, кроме того, что сейчас происходит между нами»).

Комментарий к персонажам

Я уже подробно описывал различные варианты трактовки персонажей на аналитическом сеансе. Я понимаю персонажей в нарраталогическом смысле этого слова, когда они являются значимыми героями текста и не обязательно антропоморфными (Ferro, 1992, 1993f). Я попытался также описать различные способы интерпретации персонажей в соответствии с разными психоаналитическими моделями, а также сравнить эти способы интерпретации с теми, что используются в различных нарратологических моделях.

В предыдущем параграфе я вернулся к этой теме, сейчас мне хотелось бы только добавить, насколько полезным может оказаться создание картографической системы условных обозначений персонажей сеанса.

Картографическая система служит чем-то вроде «светофора» по отношению к различным возможным мирам, которые могли бы активироваться на сеансе, с ее помощью также можно впоследствии анализировать сеанс и — косвенно — использованные на нем модели. Эти модели определяются в зависимости от того, какие условные обозначения нанесены на карту. С помощью этой системы можно также увидеть возможные области расширения смысла сеанса. «Светофоризированность» бесконечности возможных путей помогает выделить один — самый проходимый. Как визуальный образ различных моделей и их подразделений, возможных связей между этажами и отделами моделей хочу предложить литографию Эшера «Относительность».