В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль

В 1958 году Сартру представился шанс более подробно изучить жизнь Фрейда, когда режиссер Джон Хьюстон поручил ему написать сценарий для биографического фильма. Сартр согласился на эту работу отчасти потому, что нуждался в деньгах: огромный налоговый счет оставил его без средств к существованию. Но, согласившись, он бросился в работу со свойственной ему энергией и написал сценарий, по которому можно было бы снять семичасовой фильм.

Хьюстон не хотел семичасового фильма, поэтому он пригласил Сартра погостить в его доме в Ирландии, пока они вместе работали над сокращением фильма. Сартр оказался несносным гостем, он непрерывно говорил на быстром французском языке, который Хьюстон едва понимал. Иногда, выйдя из комнаты, Хьюстон слышал, как Сартр продолжает разговор, очевидно, не заметив ухода своего слушателя. На самом деле Сартр был озадачен поведением своего хозяина. Как он писал де Бовуар, «внезапно посреди дискуссии он исчезает. Повезет, если он снова объявится к обеду или ужину».

Сартр послушно сокращал сцены, но, сочиняя новую версию, не мог не добавить вместо них новые и не расширить другие. Он представил Хьюстону сценарий, по которому фильм получался уже не семичасовым, а восьмичасовым. Хьюстон уволил Сартра и привлек двух своих постоянных сценаристов для написания сценария менее дикого фильма, который и вышел в 1962 году с Монтгомери Клифтом в роли Фрейда. Имя Сартра не упоминалось в титрах, очевидно, по его собственной просьбе. Позже его сценарий опубликовали в нескольких вариантах, так что (при желании) теперь можно просмотреть все варианты отрывков и поразмышлять над еще одним нестандартным вкладом Сартра в жанр биографии.

Флобер, Бодлер, Малларме и Фрейд не смогли отреагировать на интерпретации Сартра, но Жене смог. Его реакция была неоднозначной. Сартр с удовольствием рассказывал историю о том, что Жене сначала бросил рукопись в камин, а затем вытащил ее перед тем, как пламя охватило ее — что может быть правдой, а может и нет. Жене сказал Жану Кокто, что его нервирует то, что Сартр превратил его в «статую». Сартр, должно быть, заметил иронию в написании интерпретационного исследования о том, как человек отказывался принимать интерпретационный взгляд других. Для самомифологизирующегося Жене было особенно неловко стать писателем, о котором пишут; он больше привык быть на другом конце пера и испытывал «отвращение» к самому факту утраты артистической маскировки.

С другой стороны, ему было лестно стать объектом внимания; помогло и то, что ему просто нравился Сартр. После замечания об отвращении он сказал тому же интервьюеру: «Очень приятно проводить время с парнем, который все понимает и смеется вместо того, чтобы осуждать… Он очень чувствительный человек. Десять или пятнадцать лет назад я несколько раз видел, как он краснел. А краснеющий Сартр очарователен».

Один из основных моментов разногласий между Сартром и Жене касался гомосексуальности Жене. Сартр интерпретировал его как часть творческой реакции Жене на то, что его назвали изгоем, — таким образом, это был свободный выбор аутсайдерства и противоречия. Для самого Жене это была данность, как зеленые или карие глаза. Он спорил об этом с Сартром, но тот был непреклонен. В книге «Святой Жене» он даже имел наглость сказать о более эссенциалистском мнении Жене: «Мы не можем ему в этом доверять».

Многие люди сегодня предпочитают точку зрения Жене мнению Сартра, считая, что независимо от прочих факторов, которые могут повлиять на ситуацию, некоторые из нас просто геи и лесбиянки или, как минимум, склонны к гомосексуальности. Сартр считал, что если мы не можем полностью выбрать свою сексуальность, то мы не свободны. Но, говоря его же словами, «мы не можем ему в этом доверять» — по крайней мере, я не могу. Почему сексуальная ориентация не должна быть похожа на другие, в основном врожденные качества, такие как высокий или низкий рост, экстравертность или интровертность, авантюризм или боязливость, эмпатия или эгоцентризм? Такие склонности кажутся, по крайней мере, частично врожденными, но даже в рамках философии Сартра они не делают нас несвободными. Они просто являются частью нашей ситуации — а экзистенциализм всегда является философией свободы в ситуации.

Де Бовуар казалась более чувствительной к этим тонкостям человеческой жизни, чем Сартр. «Второй пол» был почти полностью занят сложной территорией, где свободный выбор, биология, социальные и культурные факторы встречаются и смешиваются, создавая человеческое существо, которое постепенно, с течением жизни, становится закостенелым. Кроме того, она исследовала эту территорию более непосредственно в коротком трактате 1947 года «Этика двусмысленности». Там она утверждала, что вопрос взаимосвязи между нашими физическими ограничениями и нашей свободой не является «проблемой», требующей решения. Просто так устроен человек. Наше состояние — быть неоднозначным до глубины души, и наша задача — научиться управлять динамикой и неопределенностью нашего существования, а не изгонять их.