В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль

Мерло-Понти тоже боялся худшего в случае войны во Франции, но он не хотел бежать от коммунистов. Сартр отметил, что Мерло-Понти выглядел исключительно легкомысленным — «все тот же мальчишеский задор, который он всегда демонстрировал, когда дело грозило стать серьезным». Если придет вторжение, шутил Мерло-Понти, он уедет и станет лифтером в Нью-Йорке.

Мерло-Понти был встревожен событиями больше, чем показывал, и не только из-за личного страха. В то время как разгорался корейский конфликт, он и Сартр столкнулись друг с другом во время отпуска в Сен-Рафаэле на Лазурном Берегу. Они обрадовались встрече, но затем весь день спорили, сначала гуляя по набережной, потом на террасе кафе, а затем на вокзале, где Сартр ждал своего поезда. Им нужно было выработать согласованную редакционную позицию по Корее для Les Temps modernes. Мерло-Понти считал, что они не должны высказывать немедленные суждения о ситуациях, которых они не понимают. Сартр не соглашался. Если война неизбежна, как можно молчать? Мерло-Понти придерживался мрачной точки зрения: «Потому что исход решит грубая сила». Зачем говорить с тем, у кого нет ушей?

В основе разногласий лежала не только редакционная политика, но и то, насколько далеко следует заходить в своей вере в коммунизм. Мерло-Понти был потрясен вторжением Северной Кореи на Юг и считал это свидетельством того, что коммунистический мир так же жаден, как и капиталистический, и так же склонен использовать идеологию как завесу. Его также беспокоило растущее освещение реалий советских лагерей. Это стало серьезным переломом для человека, который до недавнего времени был самым главным прокоммунистом. Напротив, некогда недоверчивый Сартр все больше склонялся к тому, чтобы дать коммунистическим странам шанс.

Корейский конфликт не привел к советскому вторжению во Францию, но война, продолжавшаяся до 1953 года, изменила глобальный политический ландшафт и породила настроение паранойи и тревоги, характерное для холодной войны. В эти годы Мерло-Понти подкреплял свои сомнения, а Сартр избавился от своих. Что действительно его радикализировало, так это странное событие во Франции.

Однажды вечером, 28 мая 1952 года, дорожная полиция остановила действующего лидера Французской коммунистической партии Жака Дюкло и обыскала его машину. Обнаружив револьвер, рацию и пару голубей в корзине, они арестовали его, заявив, что это почтовые голуби, предназначенные для передачи сообщений советским кукловодам. Дюкло ответил, что голуби мертвы и поэтому не годятся для использования в качестве почтовых. Он собирался отнести их своей жене, чтобы та приготовила их на ужин. Полиция заявила, что птицы были еще теплыми и Дюкло мог поспешно задушить их. Его арестовали и поместили в камеру.

На следующий день провели вскрытие голубей в поисках спрятанной внутри их тел микропленки. Затем состоялось слушание, на которое пригласили трех экспертов по голубям, чтобы дать заключение о возрасте птиц, который они оценили в двадцать шесть и тридцать пять дней соответственно, и об их точной породе, которую, по их словам, они не могут определить, «поскольку количество и разнообразие известных видов голубей, а также множество пород, которые были созданы и продолжают создаваться любителями, затрудняют идентификацию». Однако эксперты пришли к выводу, что голуби были, вероятно, обычными домашними, встречающимися повсеместно, и не имели признаков дрессировки для передачи сообщений. Тем не менее Дюкло продержали в тюрьме месяц, прежде чем выпустить на свободу. В его поддержку была развернута широкая кампания, а поэт-коммунист Луи Арагон написал поэму о «голубином заговоре».

Это абсурдное дело показалось Сартру кульминацией многолетних преследований и провокаций против коммунистов во Франции. Как он писал позже, «после десяти лет размышлений я дошел до точки разрыва». Голубиный заговор подтолкнул его принять решение. Как он писал: «Говоря языком церкви, это было мое новообращение».

Возможно, на языке Хайдеггера, это был его Kehre — «поворот», который потребовал пересмотреть каждый пункт мысли Сартра в соответствии с новыми приоритетами. Если поворот Хайдеггера привел его от решительности к «отрешенности», то поворот Сартра, напротив, сделал его более решительным, более вовлеченным, более публичным и бескомпромиссным. Сразу почувствовав, что он должен «писать или задохнуться», Сартр стал писать с максимальной скоростью и создал первую часть большой работы под названием «Коммунисты и мир». Он писал ее с яростью в сердце, говорил он позже, но и с «Коридраном в крови». Едва останавливаясь на сон, он создал страницы обоснований и аргументов в пользу советского государства и опубликовал результат в журнале Les Temps modernes в июле 1952 года. Несколько месяцев спустя произошла еще одна вспышка ярости, на сей раз он напал на своего друга Альбера Камю.