В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль

Сартр начал письмо с того, что сообщил Мерло-Понти, что человек, который больше не «вовлечен» в политическую деятельность, не вправе критиковать тех, кто вовлечен. «Вы правы», — ответил Мерло-Понти. Действительно, он решил больше никогда не давать поспешных комментариев на события, когда они происходят. После Кореи он пришел к выводу, что для понимания истории нужна более длительная перспектива. Он больше не хочет «участвовать в каждом событии, как если бы это была проверка морали» — тенденция, которую он называет недобросовестностью. Это было провокацией для Сартра как ни для кого другого. Мерло-Понти также пожаловался на холодное отношение Сартра к нему после лекции, что все еще раздражало его.

Сартр ответил 29 июля: «Ради бога, не интерпретируйте мои интонации и физиономии так, как вы обычно это делаете, то есть совершенно неадекватно и эмоционально». Его аргументы выглядят трогательно и правдоподобно: «Если я показался холодным, то это потому, что я всегда испытываю некоторую робость при поздравлении людей. Я не знаю, как это делать, и я это осознаю. Это, конечно, черта характера, и я признаюсь вам в этом».

Это должно было успокоить Мерло-Понти, но в письмах Сартра по-прежнему присутствовал оскорбительный тон, а корни их разногласий были глубоки. Как обычно, после возвращения Сартра Мерло-Понти с улыбкой отнесся к происходящему, что раздражало Сартра еще больше. Как признавался сам Сартр, его собственная манера заключалась в том, чтобы спорить до конца, пока либо он не убедит другого человека, либо тот не убедит его. Мерло-Понти же «находил свой комфорт в множественности перспектив, видя в них различные грани бытия». Как это возмутительно!

В действительности Мерло-Понти тоже был обеспокоен этой ссорой. Его дочь Марианна вспоминает, как ее родители часами обсуждали Сартра. Кроме того, ему нужно было решить, что делать с Les Temps modernes. В течение долгого времени он выполнял большую часть фактической работы, писал неподписанные редакционные статьи и следил за тем, чтобы каждый номер выходил вовремя. Но Сартр был лидером, и никто не мог работать в Les Temps modernes, игнорируя его звездный статус. Как вспоминал Сартр, Мерло-Понти стал все позже приходить на редакционные собрания и бормотать отговорки вместо открытого участия в дискуссиях. Сартр требовал от него прямо сказать, что он думает; Мерло-Понти предпочитал этого не делать.

К концу 1953 года журнал Les Temps modernes был готов взорваться в любой момент, и, наконец, этот момент настал. Они взялись за сильно просоветскую статью, и Мерло-Понти написал в предисловии редакционное замечание, указывая, что взгляды, которые она выражает, не являются взглядами Les Temps modernes. Увидев текст перед публикацией, Сартр вырезал замечание, не сказав об этом Мерло-Понти.

Когда Мерло-Понти узнал об этом, между ним и Сартром состоялся долгий, напряженный телефонный разговор. Сартр вспоминал об этом позже; Марианна Мерло-Понти также помнит, что подслушала его. После двух часов разговора по телефону ее отец положил трубку, повернулся к ее матери и сказал: «Alors, c’est fini» — «Ну, вот и все». Вероятно, он имел в виду, что прекратил свое участие в Les Temps modernes, но в равной степени это значило и конец дружбы. После этого они время от времени разговаривали, и Мерло-Понти вежливо говорил: «Я перезвоню». По словам Сартра, он так и не позвонил.

Кризис в отношениях с Сартром совпал с более серьезной травмой в жизни Мерло-Понти: в декабре 1953 года умерла его мать. Выросший без отца и вынужденный защищать мать от сплетен, он стал чрезвычайно близок к ней. Как позже признал Сартр, она была источником счастливого детства, которое так изменило жизнь Мерло-Понти; ее смерть означала для него потерю связи с этим золотым веком. Вскоре после этого, вспоминал Сартр, Мерло-Понти встретил де Бовуар и сказал ей, «небрежно, с той грустной веселостью, которая скрывала его самые искренние моменты: “Я уже полутруп”». Разрыв с Сартром был менее значительным, чем эта тяжелая утрата, но он произошел в неудачное время и лишил его рутины и чувства миссии, которые привнесла в его жизнь работа в Les Temps modernes.

Сартр, похоже, тоже был расстроен разрывом больше, чем показывал. Он слишком бурно отреагировал, утверждая, что вся история Мерло-Понти в Les Temps modernes была предательством. Он считал, что его соредактор намеренно держался в тени, не подписывался под редакционными заявлениями, чтобы не связывать себя какими-то определенными обязательствами. Мерло-Понти был таким же начальником, как и он сам, но оставался «легким и свободным, как воздух», — ворчал Сартр. Если ему что-то не нравилось, он мог уйти. В целом Мерло-Понти разрешал конфликты путем поиска «живого согласия», а не путем авторитета. Эти жалобы кажутся странными, но весьма типичными в адрес Мерло-Понти, который был столь любезен и так чертовски неуловим.