В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль

Представление Сартра о живых человеческих отношениях как о своего рода интерсубъективном джиу-джитсу привело его к весьма странным описаниям секса. Судя по обсуждению сексуальности в «Бытии и ничто», сартровская любовь — это эпическая борьба за точку зрения, а значит, и за свободу. Если я люблю тебя, я не хочу напрямую контролировать твои мысли, но я хочу, чтобы ты любил и желал меня и сам отдавал свою свободу мне. Более того, я хочу, чтобы ты видел во мне не условную и несовершенную личность, как все остальные, а «необходимое» в твоем мире существо. То есть ты должен не оценивать беспристрастно мои недостатки и раздражающие привычки, а приветствовать каждую мою деталь, как будто ни одна мелочь во мне не может быть другой. Ссылаясь на «Тошноту», можно сказать, что я хочу быть для вас как та песня. Сартр понимал, что такое положение вещей вряд ли продлится долго. К тому же это компромисс: вы будете хотеть от меня такого же безусловного обожания. По словам Айрис Мердок, Сартр превращает любовь в «битву двух гипнотизеров в закрытой комнате».

По крайней мере отчасти Сартр черпал подобную логику любви в том, что Симона де Бовуар извлекла из Гегеля. Они оба размышляли над смыслами диалектики господина и раба; Сартр разрабатывал свои яркие и причудливые примеры, а де Бовуар сделала их более существенной основой своего magnum opus. Ее трактовка была сложнее. Прежде всего, она отметила, что представление о любви или любых других отношениях как о взаимной встрече двух равных участников упускает один важнейший факт: реальные человеческие отношения содержат разницу в статусе и роли. Сартр пренебрегал различием экзистенциальных ситуаций мужчин и женщин; в книге «Второй пол» она использовала гегельянскую концепцию отчуждения, чтобы восполнить этот недостаток.

Как она отметила, женщина действительно является «другой» для мужчины — но мужчина не в той же мере «другой» для женщины. Оба пола обычно согласны с тем, что мужчина является определяющим и центром всех представлений. Это подтверждает даже язык: «мужчина» и «он» являются терминами по умолчанию во французском и английском языках. Женщины постоянно пытаются изобразить себя такими, какими бы они выглядели для мужского взгляда. Вместо того, чтобы смотреть на мир так, как он предстает перед ними (как человек, подглядывающий в замочную скважину), они сохраняют точку зрения, в которой они являются объектами (как тот же человек, заметивший шаги в коридоре). Именно поэтому, по мнению де Бовуар, женщины так много времени проводят перед зеркалами. Именно поэтому и мужчины, и женщины неявно воспринимают женщин как более чувственный, более эротизированный, более сексуальный пол. Теоретически для гетеросексуальной женщины мужчины должны быть сексуальными, выставляющими себя напоказ ради ее взгляда. Однако она воспринимает себя как объект притяжения, а мужчину — как человека, в глазах которого она желанна.

Иными словами, женщины большую часть своей жизни живут в том, что Сартр назвал бы недобросовестностью, притворяясь объектами. Они делают то же самое, что и официант, который снует вокруг, играя роль официанта; они отождествляют себя со своим «имманентным» образом, а не со своим «трансцендентным» и свободным для себя сознанием. Официант делает это на работе; женщины делают это круглые сутки и в гораздо большей степени. Это утомительно, потому что женская субъектность все время пытается сделать то, что естественно для субъектности, — утвердить себя в качестве центра вселенной. Внутри каждой женщины бушует борьба, и поэтому де Бовуар считала проблему бытия женщиной экзистенциалистской проблемой par excellence.

Первые фрагменты мемуаров де Бовуар к тому времени переросли в эпического масштаба исследование отчуждения: феноменологическое исследование не только женского опыта, но и детства, воплощения, компетентности, действия, свободы, ответственности и Бытия-в-мире. Книга «Второй пол» основана на годах чтения и размышлений, а также на беседах с Сартром, и отнюдь не является простым приложением к сартровской философии, каким ее когда-то считали. И правда, она успешно шокировала одного феминистского интервьюера в 1972 году, настаивая на том, что главным источником ее вдохновения при написании этой книги было «Бытие и ничто». Но семь лет спустя, в другом интервью, Симона настаивала на том, что Сартр не имел никакого отношения к разработке гегелевских идей о Другом и отчужденном взгляде: «Это все мои мысли! Это был абсолютно не Сартр!»