В капкане у зверя

Давид снова повиновался. Тихонько звякнула пряжка ремня. Аня рассматривала Давида, испытывая странное чувство. Казалось, будто… Будто он принадлежит ей. Прикажи она что угодно, и он обязательно исполнит. Он ответил ей хмурым подозрительным взглядом. Между бровей залегла уже знакомая складка. Аня жадно следила за каждым его движением. Он собрался спустить брюки вниз, но Аня покачала головой:

— Нет, не снимай.

Давид послушно убрал руки. Аня кивнула на кровать:

— Ложись.

В его взгляде читался вопрос. Но по участившемуся дыханию и немного покрасневшим скулам она поняла, что его все это заводит так же сильно, как и ее. Между ног стало влажно от возбуждения. Аня чувствовала, как плоть набухает в предвкушении. Ей хотелось ощущать руки и губы Давида повсюду, слушать его стоны, больше похожие на рычание, насаживаться на горячий твердый член, с трудом принимая его в себя… От желания перед глазами все плыло. Сдерживаться становилось все сложнее. Ноздри Давида раздулись, а кадык резко дернулся. Аня знала, какой аромат он учуял. Она даже не пыталась скрыть. Давид устроился на смятых ею простынях, облокотившись о стену. Помимо воли Аня посмотрела на его пах. Заметив ее взгляд, он сипло выдохнул и улыбнулся:

— Я не могу это контролировать.

Аня облизнулась от жажды снова ощутить на языке его горячую плоть, густую сперму. Что же с ней происходит? Никогда раньше у нее не было подобных желаний. Но с ним…

Хотя бы на пару часов, но он только ее. И она может смотреть на него сколько угодно, прикрываясь желанием нарисовать красивого мужчину. Но он был не просто красивым. В нем чувствовалось то, чего ей всегда не хватало: сила. А еще уверенность. И решимость. Он добивался всего. И добился ее, не приложив, кажется никаких усилий. Но Ане надоело сопротивляться. Они оба получали наслаждение. И теперь ей хотелось еще. Как можно больше. А осознание того, что она возбуждает Давида настолько сильно, лишь сильнее ее будоражило. Аня устроилась на полу. Она убеждала себя, что смотрит на Давида только для того, чтобы нарисовать, но правда заключалась в том, что ей до безумия хотелось его. Быть для него единственной женщиной — вот, что теперь было для нее важным. Карандаш лихорадочно летал над бумагой. Аня спешила оставить для себя его образ, ровные черты. Голос Давида пробрал до костей:

— Ты возбуждена.

Аня резко вскинула голову:

— Да. И что?

— Нарисовать можешь и потом.

— Я хочу сейчас. — Аня с ожесточением заштриховывала белое пространство бумаги.

— Сейчас ты хочешь другого. И я.

Карандаш застыл в неподвижности. Аня сглотнула ком в горле и хрипло прошептала:

— Прикоснись к себе.

Давид удивился. Он наклонил голову, открывая Ане вид на вздувшиеся переплетения вен на его шее. Кажется, его возбуждение уже достигло пика.

— Ты хочешь…

Она не дала ему договорить:

— Да. Потрогай себя. Сожми.

Давид послушно сжал ладонью натягивающий ткань брюк член. Его лицо дрогнуло, брови сошлись на переносице, как будто ему было очень больно. Аня боялась отвести взгляд, чтобы не пропустить ни одного момента. Она пожирала глазами медленные движения его руки вдоль набухшего члена, скрытого от ее глаз. Следила, как меняется выражение лица, становясь все сосредоточеннее и напряженнее. Пальцы судорожно стискивали карандаш. В какой-то момент Ане показалось, что она его сломает. Ноздри Давида раздулись. Он тяжело дышал, покрытая испариной кожа блестела. Он был невероятно красив и пробуждал в ней сумасшедшую, неподдающуюся контролю жажду. Наверное Давид знал, что с ней происходит, потому что двигал рукой слишком медленно, словно провоцируя ее на что-то большее, проверяя, сколько еще Аня выдержит. Оставляя на бумаге длинные резкие линии его волос, она неуверенно спросила:

— Тебе нравится?

Давид ответил ей прямым тяжелым взглядом:

— Мне понравилось, когда это делала ты. В офисе.

Пальцы дрожали от волнения. Медленно Аня отложила лист и карандаш на пол, встала и сделала два мелких шажка к Давиду. Он пристально смотрел на нее, и Аня, как ни пыталась, не могла прочитать ни одной эмоции на его лице.

Она снова опустилась на колени, на этот раз между его ног, уперлась ладонями в его бедра, заставляя Давида шире расставить ноги.

— Сними все.