В Кэндлфорд!

Делафилды были бедны. Вскоре по прибытии они объявили, что, поскольку доход у них незавидный, а личными средствами они не располагают, им придется свернуть благотворительную деятельность, которую вел прошлый священник.

– Я сам знаю, что значит быть бедным, – откровенно говорил мистер Делафилд, сочувствуя одной из обитательниц коттеджей, и хотя она недоверчиво улыбалась, мысленно сравнивая его представления о бедности со своими, чистосердечие пастора ей льстило.

Через некоторое время торговцы стали намекать, что семья нового священника слишком долго тянет с оплатой своих счетов.

– Впрочем, – добавляли они, – до сих пор Делафилды в конце концов все же расплачиваются, а задолжав вам несколько фунтов, не норовят тут же сбежать со своей скудной наличностью в другую лавку, к тому же они не расточительны.

А это отнюдь не самая плохая характеристика, которую может дать клиенту лавочник.

У Делафилдов перебывала целая череда неопытных молодых служанок, от которых они ожидали безукоризненной службы и, как следствие, частенько оставались вовсе без прислуги. С женщинами, которых приглашали «помочь по хозяйству», дело обстояло немногим лучше. Одна прекрасная поденщица, занимавшаяся стиркой и уборкой, при первом же своем появлении в пасторате была так поражена, когда ей сунули в руку список блюд, которые она должна приготовить на ужин, что, схватив свой рабочий фартук и корзину, тотчас убралась восвояси.

Но куда больше, чем скверные обеды и пыльные комнаты пасторского дома, обеих мисс Пратт поражала, как они говорили, «странность» миссис Делафилд. Мисс Руби называла ее манеру одеваться «богемной». Жена священника носила волочившиеся по полу свободные платья терракотовых или грязно-зеленых тонов, с низким вырезом, открывавшим горло, тогда как другие женщины чопорно прикрывали шею до самых ушей.

В церковь по воскресеньям дочери Делафилдов надевали белые детские тапочки и ажурные носочки, но в остальное время бегали босиком, что шокировало сельчан и, наверное, было не очень-то правильно, хотя им, судя по всему, нравилось бороздить пальцами ног пыль и оставлять в грязи отпечатки своих ступней. Обычной повседневной одеждой им служили короткие коричневые голландские платьица с искусной вышивкой, которые удобством и красотой могли бы выгодно отличаться от более строгих одеяний других девочек, принадлежавших к тому же классу, не будь они вечно измаранными.

Иные называли пасторских дочек «этими ужасными детьми», однако другим казалось, что сообразительность и миловидность восполняют девочкам отсутствие хороших манер.

– А главное, хвала небесам, – заметил кто-то, – что мы не обязаны говорить им «мисс»!

Это была своего рода привилегия – беседуя с дочерьми мистера Делафилда или о них, иметь возможность называть их Элейн или Оливия, тогда как к другим детям из высокопоставленных семей окружающие с колыбели обращались «мастер» или «мисс». В этом отношении деревня брала пример с самого священника, который всегда называл своих дочерей просто по имени. Другие родители добавляли титул, часто делая на нем акцент. Одну знакомую Лоре девочку – самую младшую дочь в семье, которую до сих пор называли «малышкой», – при слугах и работниках поместья родители величали «мисс Бэби».

Перемены в пасторате, как ничто иное, способствовали упадку прежнего раболепства небогатых сельчан. При всех своих недостатках, действительных или мнимых, мистер Делафилд, по крайней мере, относился к беднякам по-человечески и разговаривал с ними на равных, а не свысока. Окрестные сельские джентльмены до сих пор казались им значительными величинами, но священник жил среди них, они ежедневно видели его и общались с ним, поэтому его пример и влияние оказывались сильнее. Некоторые еще вздыхали по котлам с супом и одеялам, которые были при старом режиме, другие сожалели о конце этого режима из любви к его величию, но большинство людей наслаждались, пусть и бессознательно, новой демократической атмосферой приходской жизни. Вскоре паства уже гордилась своим священником.

Проповеди мистера Делафилда с самого начала были высоко оценены его прихожанами.

– Он не даст вам уснуть, – говорили те, кто раньше имел привычку во время проповеди клевать носом. Сами по себе темы проповедей – наш долг по отношению к ближнему, значение честности и правдивости – были слишком привычны, чтобы заставить человека бодрствовать, но когда проповедь начиналась со слов «На днях я слышал, как один человек из нашего прихода заявил…» или «Вероятно, на прошлой неделе вы читали в газетах, что…», люди встряхивались и внимательно слушали.