В кофейне диковинок

Я задумалась. Конечно, я собирала диковинки, и мне это очень нравилось, но прожить на это не получилось бы. А заниматься коллекционированием всякой всячины, как отец, мне не хотелось. Я брала лишь те вещи, которые отчего-то меня зацепили. Еще мне всегда нравился хенд-мейд. Может, я смогу зарабатывать на жизнь футболками со смешными надписями или чем-то подобным? Я вздрогнула. Нет, к этому тоже не лежала душа…

Отчего-то казалось, что единственный правильный путь – это продолжить делать именно то, что я делала.

Управлять «Сорокой».

Как мне ее отпустить?

Как я могу подвести людей? Всех, кто любит кофейню так же, как я? Особенно Роуз. И постоянных клиентов. И даже Аву, ведь она здесь так счастлива…

Шмыгнув носом, я вытерла глаза.

Прямо передо мной стояли коробки и контейнеры, которые на днях принесли папа с Авой. И я вдруг заметила на ближайшем этикетку, на которую раньше не обращала внимания. «Пенни».

Мама.

Умирая от любопытства, я сняла пластиковую крышку. Как ни странно, лежала в контейнере только одна вещь – обычный блокнот с черной, затертой по краям обложкой.

Я аккуратно вытащила его и открыла.

На первой странице красовалось название «Всякая всячина», обрамленное завитушками, спиралями и каракулями.

У меня перехватило дыхание. Это же мамины записи! Почему я раньше не видела этот блокнот? Как он пережил ураган? И где прятался все эти годы?

Я переворачивала страницы. Снова каракули: нарисованный карандашом причал – как по мне, довольно неплохо вышло. Список покупок: яйца, молоко, хлеб. Детские имена – мужские и женские. Я с улыбкой отметила, что вариант Магдалена или Мэгги маме даже в голову не приходил. Согласно семейным преданиям, родители никак не могли договориться о моем имени. Папа мечтал назвать меня Мэгги Мэй в честь той старой народной ливерпульской песни, что исполняли «Битлы». Но мама не соглашалась, потому что песня, на ее взгляд, была непристойной. В итоге они нашли компромисс.

Где-то в середине альбома впервые появлялись наброски логотипа «Сороки». Чем дальше, тем все более детальные. Название кафе мама вывела раз сто, пробуя разные шрифты. Вскоре мелькнула и розовая заколка.

Появились рисунки фасада: большие окна, неровная кирпичная кладка, навесы с оборками. Первым шел набросок витрины зоомагазина. За ним – свечная лавочка, мастерская лоскутных одеял, книжный, пекарня, магазин подарков, «Географические карты», пиццерия и кофейня. Рядом с каждым рисунком помещался список плюсов и минусов.

Самым смешным оказался список плюсов и минусов пиццерии. «Плюсы: пицца. Минусы: всегда будешь пахнуть пиццей». Для магазина карт в графе плюсов значилось: «Карты нужны всем». А в графе минусов: «Ску-у-учно». Плюсы кофейни: «Почти ничего не нужно переделывать (и три галочки рядом)». Минусы: «Не люблю кофе». Дальше шли лишь пустые страницы. Мама приняла решение. В итоге победил скромный бюджет.

Закрыв альбом, я прижала его к груди и задумалась над тем, что увидела.

Я всю жизнь считала, что «Сорока» была маминой заветной мечтой.

Но оказалось, я ошибалась.

Она служила всего лишь средством достижения цели!

Стать своей в городе без крупных финансовых затрат.

Вспомнилось, как отец ответил на вопрос, зачем ему продавать кофейню: «Для меня пришло время отпустить прошлое».

Мне казалось, если я отпущу кофейню, это будет все равно что навсегда проститься с мамой. Но тут, в кладовке, я поняла, что боялась отказаться от нее из страха потерять себя.

Конечно, когда-то это была мамина кофейня. Но теперь она стала моим сердцем, моей душой, любовью к моим родителям.

«Цепляться за что-то хорошо, если у тебя есть на то разумная причина. Но ты, Мэгги, цепляешься только потому, что боишься отпустить».

Больше я не боялась. А значит, отныне страх никогда не будет решать мою судьбу.

Я найду способ выкупить кофейню. Займу, выпрошу, украду, если потребуется.

Но «Сорока» – моя.

Глава 23

АВА

Лето приближалось к концу, но на прощание все же решило взять жаркий и влажный финальный аккорд. В первый день дворовой распродажи температура перевалила за девяносто[14], влажность тоже зашкаливала. Точка росы никому не давала пощады.

– А это что? – спросил Сэм.

Он вертел в руках потускневшую от времени серебристую штуку – нечто среднее между щеткой и игрушкой-пружинкой.

– Не знаю.

– Уф…

Он вернул неизвестную вещицу на один из множества раскладных столов, которые мы с Дезом расставили утром.

Под столом, устроившись под портативным вентилятором, который я включила, чтобы не умереть от жары прямо за кассой, спал Норман. Конечно, прохлады от этого агрегата было не больше, чем от снежинки в аду, но приходилось довольствоваться малым.