В кофейне диковинок

Я указала подбородком на пирс:

– Мэгги. Я тоже ее искала. Она очень расстроилась, убежала, и я уже начала подозревать самое худшее.

Сэм округлил глаза.

– В каком-то смысле это из-за меня она так огорчилась. Я, видимо, сказала ей то, чего говорить не следовало.

– Ава, я тебя знаю: ты не способна обидеть Мэгги.

– Конечно нет! – я покачала головой. – Просто я подумала… что она имеет право знать правду. Но, видимо, ошиблась. Может быть, не всякую правду стоит раскрывать.

– Правда никогда не бывает ошибкой. Она может быть горькой. Но ошибкой – никогда.

– Нужно сообщить Дезу и Доновану. Они тоже ее ищут.

Я вытащила из кармана телефон, и в этот момент из леса на тропинку, ответвлявшуюся от основной, выбежал Донован. Весь мокрый, он безумным взглядом обшарил наши лица.

Норман снова закряколаял. Однако на этот раз это был не призыв к действию, а скорее приветствие: «Добро пожаловать на нашу вечеринку!» Песик просто радовался, что все в порядке.

Я указала на Мэгги, которая смотрела на море, не замечая ничего вокруг.

Донован согнулся вдвое, пытаясь отдышаться, и тихо прошептал:

– Слава богу! – А выпрямившись, добавил: – Можно мне минутку побыть с ней наедине?

– Обними ее за меня и скажи, что я прошу прощения, – кивнула я.

Сообщение Дезу я писала, вытирая слезы. И потому никак не попадала по кнопкам.

– Давай я наберу, – предложил Сэм, садясь рядом со мной.

Я отдала ему телефон, а Норман запрыгнул ко мне на колени и лизнул в щеку. Обняв песика, я опустила подбородок ему на голову.

– Спасибо, Норман.

– Дез уже спешит сюда. – Сэм отдал мне телефон.

Я грустно улыбнулась, продолжая вытирать слезы.

– Ава, все будет хорошо!

Хотелось бы! Но мне что-то не верилось. Кажется, история подходила к концу, а я не понимала, как смогу со всем этим проститься.

Меня трясло от изнеможения, дыхание сбивалось. Сегодня я явно переоценила свои силы и теперь за это расплачивалась.

Сэм надел на Нормана поводок и уткнулся лбом в колени.

– Я в самом деле считаю, что правду нужно знать, даже если она горькая. Что ж, буду последовательным в своих убеждениях…

Я посмотрела на него с нежностью, отлично понимая, что он всего лишь пытается меня отвлечь.

– Я знаю, тебе интересно, кто я такой, – начал он. – Почему веду тайную жизнь. Что ж… Я пишу песни. Начал еще в старших классах, когда впервые пережил разочарование в любви. Песню я спел на школьном конкурсе, не сводя глаз с самой красивой девочки. Мы полюбили друг друга, поженились, переехали в пригород Нэшвилла и планировали жить долго и счастливо.

Рассказывая, он смотрел не на меня, а на море. А я слушала, гладя Нормана.

– Пару лет мы едва сводили концы с концами, но потом моя песня выстрелила. И еще одна. И еще. Я подписал довольно выгодный контракт под именем Сэм Фитч – это мой псевдоним. Несколько моих песен стали хитами. Демозаписями заинтересовались. Одно, другое – и вот я уже езжу в туры и выступаю на разогреве, а со временем и сольные концерты начинаю давать. Но все это меня совершенно не радовало. Мне нравилось заниматься музыкой, но слава и все, что с ней связано, совершенно меня не привлекали. Особенно я ненавидел туры. Вся эта реклама… Хотелось тишины. Покоя. Поселиться в маленьком городке, завести большую семью и засыпать под колыбельные моря.

Я погладила Нормана по спине.

– Как по мне, отличный план!

Сэм печально глянул на меня.

– Однако оказалось, что моя жена хочет совсем другого. Ей нравилась слава. Вечеринки. Успех. Я пытался – правда – пытался ей угодить, но чем больше времени я проводил в туре, тем реже ко мне приходило вдохновение. Я перестал слышать песни. Музыку. Перестал быть собой.

Голос у него был такой убитый, что я снова заплакала.

– Мне так жаль!

– Примерно через год после развода она со своим новым парнем, звездой шоу-бизнеса, пришла на какую-то вечеринку и немного увлеклась. Ночью вернулась домой и потеряла сознание. В доме был Норман. Он лаял до самого утра. Наконец кто-то из жильцов позвонил управляющему, тот пошел посмотреть, в чем дело, и обнаружил ее тело. Она уже пару часов как была мертва. Норман так громко лаял, что повредил связки и, если так можно выразиться, потерял голос. С тех пор он лает беззвучно. Как ни старается, ничего не слышно.

– Да нет же! – я покачала головой. – Он очень милые звуки издает! Я называю их «кряколай». Смесь лая и кряканья.

– Нет, он не может лаять, – покачал головой Сэм.

Стараясь уложить все это в голове, я взяла морду вилявшего хвостом Нормана в ладони и прижалась носом к его носу. А потом, сморгнув слезы, сказала:

– Нет, может! Но, видимо, его слышу только я. В четыре года у меня обнаружили эпилепсию. В девять я пережила очень тяжелый приступ. То, что врачи называют большим эпилептическим припадком. Чуть не умерла. А когда пришла в себя в больнице, оказалось, что я слышу звуки, которые не слышат другие. Как у человека в другом конце комнаты бьется сердце. Как люди разговаривают в конце коридора. Обоняние тоже сильно обострилось. Врачи провели ряд тестов, но так и не поняли, почему это произошло и вернется ли все когда-нибудь на круги своя.