В кофейне диковинок

– Я скажу тебе, почему я здесь. Потому что наконец понял, что в жизни мне важна и нужна ты. Я пытался забыть тебя, двинуться дальше. А потом приезжал домой и снова в тебя влюблялся. Каждый раз я силой заставлял себя уехать. В последний раз я был дома на Рождество, помнишь?

Я кивнула. Мы столкнулись на вечеринке у его брата и бросились в разные стороны, чтобы не оказаться под омелой.

– Ты стояла в свете гирлянд, смеялась над шуткой Ноа, и у меня перехватило дыхание. Словно в солнечное сплетение ударили! Я понял, что все упустил, что совершил величайшую ошибку в своей жизни. Последние двадцать лет я пытался убедить себя, что работу люблю больше, чем тебя. Но это неправда. Нельзя было быть таким упрямым! Я мог найти что-то другое.

– Нет! Я не должна была ставить тебя перед выбором. Только посмотри, сколько всего ты совершил! Скольких людей спас! Это не ошибка. И не могло быть ошибкой. Мама бы тобой так гордилась! Я точно знаю, потому что сама тобой горжусь.

Его ресницы влажно блестели.

– Я мог бы остаться и найти компромисс, а вместо этого уехал и много лет мучился. Но в то Рождество я понял, что еще не поздно все изменить. Тогда я решил вернуться и сразить тебя наповал своим шармом и остроумием. – Он нелепо захлопал ресницами. – Сработало?

Я улыбнулась сквозь слезы.

– Это было несложно. Я полюбила тебя двадцать лет назад. И сейчас люблю. И никогда не переставала.

Донован сграбастал меня в объятия, крепко прижал к своей груди.

– Мэгги Брайтвелл! Я люблю тебя с тех пор, когда и не знал, что такое любовь!

Всхлипнув, я спрятала лицо у него на груди.

– И что теперь?

– Голосую, чтобы мы как можно скорее начали наверстывать упущенное.

– Единогласно, – улыбнувшись ему в рубашку, отозвалась я.

Помолчав, он спросил:

– Ладно, раз с этим мы разобрались… Что ты думаешь насчет твоего отца и Кармеллы? У меня просто дар речи пропал, когда я узнал.

«Они разбили мне сердце», – едва не ответила я. Но вдруг задумалась, почему так отреагировала.

– Понимаешь, я как будто только сейчас ощутила это горе. Осознала, что мама пропала. Я никогда не позволяла себе верить, что она не вернется, а теперь столкнулась с горькой правдой. Это очень больно…

– Так часто бывает с людьми, чьих близких унесло море, – мягко сказал Донован. – Называется «неоднозначная потеря». Ведь физически мы не видели их мертвыми, потому и трудно осознать, что их уже нет. Классические стадии принятия горя не работают.

Я догадалась, что он уже объяснял это людям раньше, и мне стало больно от того, сколько трагедий ему пришлось вынести.

– Теперь я понимаю, что в последние несколько месяцев, видя, как отчаянно я цепляюсь за прошлое и за маму, отец пытался аккуратно вернуть меня в реальность. Нужно перестать надеяться, потому что она не вернется. Она не вернется.

Я должна была посмотреть правде в глаза, принять свои страхи, научиться жить с этим горем. Только так я смогу пойти дальше: начать жить не ее, а своей жизнью.

Донован, влажно блестя глазами, наклонился и поцеловал меня в лоб.

– Мне так жаль…

Я прерывисто выдохнула.

– Я хочу, чтобы папа был счастлив. И Кармелла тоже. Я их обоих люблю. И мне ужасно неловко, что ему пришлось все от меня скрывать. Но я понимаю, почему он так поступил. Правда, понимаю. Я была не готова.

– А сейчас?

Я грустно улыбнулась:

– Сейчас чуть больше.

Доски пирса под нами задрожали, и я обернулась через плечо. К нам спешил мой отец.

– Оставлю вас вдвоем. – Донован вскочил на ноги. – Но когда закончите, я буду тебя ждать.

Я схватила его за руку:

– Окажешь мне услугу?

– Все что угодно.

Я взглянула на скатов.

– Я не хочу больше бояться воды. Ты возьмешь меня с собой в море, когда купишь лодку?

– Слушай, – улыбнулся Донован, – да я тебя куда угодно отвезу! Только не туда, где обитают осьминоги. На этом стоп. В конце концов, у меня есть гордость. – Он прижал меня к себе и поцеловал в лоб. – А впрочем, ладно. Я тебя и к осьминогам отвезу, если скажешь. Я все для тебя сделаю, Мэгги!

«Может, тогда попросить его взять на лодку капкейки с кремом и персиками?» – подумала я. Потому что в голове у меня вдруг раздался голос Грозного Элдриджа, вещающего про сладость в награду.

Донован ушел, а я встала и оперлась о парапет. Ноги болели, кожу на шее и руках щипало от солнца. Впервые за долгое время у меня нисколечко не болела голова.

Я избавилась от многого из того, что давно меня угнетало.

Отпустила прошлое.

Отец подошел ближе, и в воздухе что-то переменилось.

– Прости, Мэгги-сорока! – начал он. – Прости, что не рассказал тебе про нас с Кармеллой. Я должен был.

– Скажи ты мне несколько месяцев назад, не знаю, как бы я отреагировала. Но точно так себе. Меня нужно было к этому подготовить, что ты и сделал.