В кофейне диковинок

Он пристально посмотрел на меня. Несколько месяцев назад, когда у меня случился микроинсульт, левая половина лица онемела на добрых полчаса.

– Все хорошо.

Пока я сидела здесь и наблюдала за скатами, голова у меня почти не болела. А вот сердце – другое дело.

– Я не хотела никого волновать. Просто мне нужна была…

– Мама. Я знаю. Ты всегда на эмоциях приходила сюда с ней пообщаться. От горя или от радости.

Он меня отлично знал. Лучше, чем я думала.

– Вообще-то первой тебя нашла Ава. – Донован указал подбородком в сторону пляжа.

Там, на песке, сидели Ава, Сэм и Норман. Ава все время вытирала глаза, и у меня заболело сердце от мысли, что я ее напугала.

– И отец твой, наверное, уже спешит сюда, – добавил Донован.

По его тону я сразу поняла: он в курсе, почему я сюда пришла. Должно быть, Ава и ему все рассказала…

Я наклонилась вперед, оперлась об ограду и посмотрела вниз: скаты кружили в воде, словно исполняя замысловатый танец.

Донован опустил ладонь мне на спину и стал осторожно поглаживать ее круговыми движениями. Я таяла от его прикосновений.

– Правда красивые? – спросила я.

– Конечно. – Он тоже наклонился вперед. – Сразу ясно, почему люди считают, что они символизируют покой и безмятежность.

Я ухватилась за парапет и опустила подбородок на руки.

– Мне бы они сейчас не помешали!

– Но кое-кто называет ската рыбой дьявола.

– Сам придумал? – обернулась к нему я.

– Нет, – рассмеялся Донован. – Но это только из-за формы. – Он указал на ската: – Видишь, вокруг рта как будто рога?

– Это все неправда. Я никогда вас так не назову! – пообещала я снующим под нами скатам. – Вы слишком хорошенькие. – Пару минут мы молчали, а потом я добавила: – Я должна была догадаться. Про папу и Кармеллу.

– Почему?

– Теперь я понимаю: одно то, что папа занялся спортом, должно было навести меня на эту мысль. Окажись он при смерти, он бы скорее «Мун-Паями» объедался, чем бегал трусцой.

Донован улыбнулся.

– Мужчины и правда любят прихорошиться для своих леди. Вот я, например. Знал, что сегодня увижу тебя, – и побрился.

Я глянула на него, не зная, что сказать в ответ.

– Я заходил к тебе, хотел извиниться, – признался он.

– Ты вовсе не должен…

– Нет, должен. Прости, что я тебя расстроил! Сунул свой длинный нос не в свое дело.

– Вовсе не длинный! У тебя идеальный нос. А мне не стоило так остро реагировать. Просто на меня столько всего навалилось… – улыбнулась я.

У Донована хватило такта не сказать «я знаю».

Я поболтала ногами.

– Я много думала обо всем этом, пока тут сидела. Особенно про отца и про то, почему он не сказал мне, что с кем-то встречается: «Возможно, для меня пришло время отпустить прошлое и двинуться дальше».

В голове зазвучал голос отца. И я вдруг поняла, что он говорил вовсе не про кофейню.

Он имел в виду другое: нужно перестать надеяться, что в один прекрасный день мама просто появится на пороге, как будто никуда и не пропадала. Как ни в чем не бывало вернется к прежней жизни. Снова станет женой Деза и матерью Мэгги и займет свое законное место в кофейне.

– Когда мама пропала, мы с папой каждый день ходили вдоль берега. Забирались далеко-далеко. И все время смотрели по сторонам. Надеялись на чудо. Молились, чтобы оно произошло. Однако постепенно наши походы становились все короче. Вскоре мы стали выбираться на поиски всего пару раз в неделю. А под конец уже просто садились на песок и смотрели на море. У воды мы чувствовали себя ближе всего к ней.

Мы не поставили маме памятник. Не устроили похорон. Не провели никакой официальной церемонии, подтверждающей, что ее больше нет. Долгие годы жили в неопределенности, и эта надежда привязывала нас к ней, а ее к нам еще крепче.

Только теперь я поняла, что цеплялась за нее сильнее, чем отец.

– Я не могла выйти за тебя, потому что не хотела уезжать из Дрифтвуда, – хрипло призналась я. – Должна была остаться здесь на случай, если мама вернется.

Но она не вернется.

Она умерла. Навеки ушла в море.

Из уголка глаза скатилась слезинка, и я вытерла ее большим пальцем.

– Я знаю, Мэгги. Я всегда это знал.

– Правда? – Я посмотрела ему в глаза.

– И все же пытался заставить тебя уехать.

Донован смотрел на скатов сквозь рейки ограды. Может, вспоминал, как мечтал спасти мою маму…

– Но бороться с тобой я не мог, ведь ты весь город заставила верить в чудеса. Ни один человек – а я меньше всех – не хотел разбивать тебе сердце!

Со щеки снова упала слезинка.

– А я не понимаю, почему ты вообще здесь, если это я разбила тебе сердце. Мне так жаль, что все эти годы мы могли быть вместе, а жили в разлуке! Мне жаль, что ты не воспитывал Ноа, – из тебя вышел бы отличный отец. А больше всего мне жаль, что, умоляя тебя не уезжать, я совсем не думала о том, что тебе важно и нужно в жизни.

Донован обернулся: в его глазах цвета океана бушевал шторм.