В когтях неведомого века

— Если бы так, Жан, если бы так… Верная шпага господина Цезаряна только проколола ему musculus gluteus maximus[63]…

— Жаль, что не peritoneum[64], — буркнул разочарованно книжник. — Пусть бы помучился напоследок…

— Ничего, ранение в podex[65] тоже очень болезненно, — утешил его Марзиньи. — Это я вам, как бывший военный, говорю.

— Вам виднее… Так что же вас сюда привело, молодой человек?..

* * *

— Вы только послушайте, что творит этот недоношенный «историк»! — как резаный вопил мэтр Безар, утратив без остатка свою сдержанность, которой и так было ему отпущено свыше весьма немного. — Вам известно, что величина гонорара напрямую зависит от толщины книги, то есть от количества исписанных страниц?

— Догадываюсь, — не стал спорить Георгий, прочитавший за свою жизнь немало толстенных фолиантов, все дельные мысли из которых вполне уместились бы в школьной двенадцатилистовой тетрадке.

Нужно сказать, что его первоначальные благие намерения, которыми, как всем известно, Нечистый мостит дорогу в свой офис, так и остались намерениями. Компания уже второй час сидела в одном из ближайших кабачков, и количество выпитого никак не способствовало тихой и чинной беседе. Слава богу, хоть заведение оказалось на высоте: тут даже пили не из глиняных стаканчиков или металлических кружек, а пусть из мутных, но все-таки стеклянных бокалов.

— Да он просто-напросто берет одно событие и, немного изменив, отодвигает его лет на двести — триста, а то и пятьсот в прошлое. Имена действующих лиц высасываются из пальца, и на тебе — история становится длиннее, страниц, ее описывающих, больше, а отсюда — и гонорар жирнее!

— Пр-р-риведи пример! — потребовал заплетающимся языком Марзиньи, внимательно разглядывая на свет свою опустевшую «рюмку».

— Охотно!

Книгочей, с видимым отвращением касаясь страниц книги своего заклятого врага и бормоча под нос: «Папаша, понимаешь, физику, биологию, ботанику да поэтику реформировал, а сынок за историю взялся!», принялся рыться в толстенной, переплетенной в кожу «De emendatione temporum»[66], которую приволок с собой.

— Вот: он пишет, что «древние» иудейские цари, описанные в Библии, правили якобы в девятьсот двадцать восьмом — пятьсот восемьдесят седьмом годах до Рождества Христова…

— Ну и?..

— А дело в том, что этот промежуток почти совпадает с правлением императоров Священной Римской империи! То есть, по его же хронологии, в девятьсот одиннадцатом — тысяча триста седьмом годах уже ПОСЛЕ Рождества Христова! То же самое совпадение у немцев и римлян. Вот, посудите сами: Оттон Третий Рыжий соответствует Констанцию Первому Хлору, а, между прочим, в переводе с латинского «chlorum» и есть «желтый, рыжий», Генрих Второй — Диоклетиану и так далее.

— А еще?

— У него получается, что история восточной Византийской империи и наших соседей англичан — одно и то же. Только сдвинута на сто — двести лет, причем все три династии византийских императоров похожи, как близнецы! Да полно совпадений… А даты?

— А что даты? — подключился Георгий.

— Да точные у него даты, вплоть до месяцев и дней. Например, читаем: «Юлий Цезарь — простите, господин шевалье, — перешел Рубикон десятого января сорок девятого года до Рождества Христова»… Какая точность! Еще бы написал: «В три часа пополудни…»

— Ну и что?

— Да не встречалась нигде до него эта дата. Писал кто-то, хотя все это вообще сказки, что Цезарь, мол, перешел Рубикон зимой, вот и все. А тут именно в январе, да еще десятого числа. И такой муры — пропасть!.. А Троянская война?..

— Ты Трою не тр-р-рогай, штафирка! — внезапно стукнул кулаком по столу Марзиньи. — Ее мой дед брал! Вместе с графом Фландрским! Я сам его рассказы слышал в детстве да шлемом старым троянским играл. Он сам на том знаменитом «Троянском коне» в десант ходил, если хочешь знать!.. Корабль был такой, боевой, а вовсе не огромная деревянная кобыла. Что там может написать твой Скалигер про Трою?..

Арталетов не в силах был больше вынести этот абсурд. Он уронил голову на столешницу, и все эти Марки Аврелии, Готфриды Бульонские и Иосаахии Мудрые разом понеслись, кувыркаясь, в какую-то черную дыру, на поверку оказавшуюся ртом хохочущего Анатолия Николаевича Кончалова, Жориного школьного учителя истории…

* * *

— Проснись, Арталетт, матрону твою!..

Георгий ошарашенно огляделся вокруг, не в силах сразу уразуметь, куда вдруг подевался пропахший кислым вином, подгоревшим мясом и лежалым сыром подвальчик, а вместе с ним спорящие Маргиньи и Безар.

Кругом, под ярко-синим, будто на картинках малышей, небом, раскинулся белокаменный, утопающий в сочной зелени город, поражающий обилием дорических колонн, античных портиков и статуй с отколотыми носами, руками и прочими выступающими деталями анатомии. Именно так себе Арталетов представлял в детстве Древний Рим, листая учебник истории с черно-белыми рисунками и того же колера мутными фотографиями сохранившихся достопримечательностей.

— Заснул, что ли?

Перед прилавком, поигрывая увесистой дубинкой, возвышался декурион[67] Палатинской вигилы[68] Нечипорус.