В конце они оба умрут

— А почему ты ходишь именно сюда? Твой район? — Я вдруг осознаю, что понятия не имею, где живет мой Последний друг и откуда он вообще родом.

— Мой, но только в последние четыре месяца, — кивает Руфус. — Так вышло, что я оказался в интернате.

Я не только ничего не знаю о Руфусе, но и ничего еще для него не сделал. Он верен своей миссии следовать за мной в моем путешествии: вытащил меня из дома, привел и вызволил из больницы, а скоро и к Лидии со мной пойдет. Пока Последняя дружба — штука уж больно односторонняя.

Руфус подвигает ко мне меню.

— На обратной стороне написано про акцию для Обреченных. Все бесплатно, прикинь.

Небывалая удача. На форуме «Обратный отсчет» я много раз читал, что Обреченные идут в пятизвездочные рестораны, ожидая, что их там будут обхаживать, как королей, и кормить всевозможными угощениями за счет заведения, но в итоге им предлагают только скидку. Я рад, что Руфус привел меня именно сюда.

Откуда-то из кухни выходит официантка и приветствует нас. Ее светлые волосы собраны в аккуратный пучок на затылке, а на значке, приколотом к желтому галстучку, написано «Эйнджел»^[9].

— Доброе утро, — говорит она с южным акцентом и достает ручку из-за уха. Я замечаю завиток татуировки у нее над локтем. Кажется, страх перед иголками я не перерасту никогда. Девушка крутит ручку между пальцев. — Поздно вы к нам, да?

— Можно и так сказать, — отвечает Руфус.

— Скорее очень-очень рано, — возражаю я.

Если Эйнджел и интересна разница формулировок, то виду она не подает.

— Что-нибудь выбрали?

Руфус изучает меню.

— Ты что, будешь не то, что обычно? — спрашиваю я.

— Сегодня хочу чего-нибудь нового. Последний шанс и все такое. — Он откладывает меню и поднимает взгляд на официантку. — Что посоветуете?

— Вам что, позвонили, что ли? — Ее смешок живет не больше секунды. Девушка поворачивается ко мне, а я опускаю голову все ниже и ниже, пока Эйнджел не присаживается перед нами на корточки. — Быть не может. — Она роняет ручку и блокнот на стол. — Ребята, вы в порядке? Вы больны? И вообще, вы же не прикалываетесь, чтобы я вас бесплатно накормила, так?

Руфус качает головой:

— Нет, не прикалываемся. Я часто сюда захожу и решил не изменять себе в последний раз.

— Вы что, на самом деле сейчас думаете о еде?

Руфус наклоняется вперед и читает имя на значке:

— Эйнджел. Что посоветуете?

Девушка прикрывает глаза рукой, пожимает плечами.

— Даже не знаю, — говорит она. — Может быть, набор «Все самое вкусное»? Там картошка фри, мини-сэндвичи, яичница, жареная свиная вырезка, паста… В общем, там все самое вкусное, что у нас есть.

— Мне столько в жизни не съесть. А что вы сами тут больше всего любите? — спрашивает Руфус. — Только не говорите, что рыбу.

— Я люблю салат с цыпленком на гриле. Но это потому, что ем как птичка.

— Тогда буду его, — решает Руфус и смотрит на меня. — А ты что хочешь, Матео?

Я даже не смотрю в меню.

— Я возьму то, что ты здесь всегда заказываешь.

Как и он, я надеюсь, что это не рыба.

— Но ты даже не знаешь, что это.

— В любом случае, попробую что-то новое. Если только это не куриная грудка.

Руфус кивает. Он указывает пару позиций в меню, и Эйнджел сообщает, что скоро вернется, после чего поспешно уходит, забыв на столе ручку и блокнот. Я слышу, как она велит повару готовить наши блюда в первую очередь, потому что «за тем столиком сидят Обреченные». Не очень понимаю, кто составляет нам конкуренцию в этом первенстве. Мужчина, который пьет кофе и читает газету? Но я ценю доброту сердца Эйнджел. Интересно, была ли такой же Андреа из Отдела Смерти, пока работа не заглушила в ней последние крохи сострадания?

Я поворачиваюсь к Руфусу.

— Можно у тебя кое-что спросить?

— Не переводи воздух на такие вопросы. Просто спрашивай что хочешь, будь смелее, — отвечает он.

Отвечает он резковато, но вообще-то к месту.

— Зачем ты сказал Эйнджел, что мы умираем? Разве это не испортит ей день?

— Возможно. Но смерть испортит и мой день, и я ничего не смогу с этим поделать, — пожимает плечами Руфус.

— Лидии я говорить не собираюсь, — замечаю я.

— Но почему? Не будь чудовищем. У тебя ведь есть шанс с ней попрощаться. Не упускай его.

— Я не хочу портить ей день. Она мать-одиночка. Ей и так приходится нелегко с тех пор, как не стало ее парня. — А может быть, не такой я и самоотверженный. Может, молчать о своей смерти — это чистый эгоизм. Но я не могу себя заставить. Как сказать лучшей подруге, что завтра тебя уже не будет рядом? И как убедить ее отпустить тебя, чтобы ты не упустил своего шанса пожить последний день перед смертью?

Я откидываюсь на сиденье, испытывая изрядное отвращение к себе.

— Если ты окончательно решил, я тебя поддержу. Не знаю, обидится ли она, — тебе лучше знать. Но послушай, нам пора перестать сомневаться в себе и заботиться о том, как другие отреагируют на нашу смерть.

— А что, если, переставая сомневаться в себе, мы перестаем быть собой? Тебе самому не вскрывают мозг размышления о том, не была ли жизнь лучше до появления Отдела Смерти?

Этот вопрос душит меня.