Читаем В конце они оба умрут полностью

Лидия бросила школу, чтобы заботиться о Пенни, и живут они в маленькой квартирке с бабушкой Лидии. Со своими родителями она не слишком близка, а родители Кристиана живут во Флориде. Ее жизнь непроста и без дополнительных предсмертных прощаний. Я просто хочу увидеть свою лучшую подругу в последний раз в жизни.

— Вот ведь жесть, — говорит Руфус.

— Да, правда. — Такая реакция от Руфуса много для меня значит. — Можно я ей позвоню? — Я отхожу на пару метров, чтобы немного уединиться.

Нажимаю кнопку «Позвонить».

Не могу поверить, что меня не будет рядом с Пенни, если с Лидией случится что-нибудь непоправимое, и одновременно с тем испытываю изрядное облегчение, ведь мне не придется быть свидетелем того, как Отдел Смерти позвонит Лидии.

— Матео? — спросонья бормочет Лидия.

— Да, это я. Ты спишь? Прости, я думал, Пенни просыпается рано.

— Так и есть. Я, как настоящая Мать года, прячусь под подушкой, пока она болтает сама с собой в кроватке. А ты чего не спишь в такую адскую рань?

— Я… Я ходил повидаться с отцом. — В конце концов, я ведь не вру. — Можно заскочить к тебе ненадолго? Я тут неподалеку.

— Конечно!

— Клево. Тогда до скорого.

Я окликаю Руфуса, и мы идем к дому Лидии. Это весьма неблагополучный жилой район. В таких районах управляющий домом сидит на крыльце и читает газету, хотя дел у него невпроворот: например, протереть и подмести полы, починить мигающую лампочку в коридоре или расставить мышеловки. Но Лидии это не важно. Ее очаровывает прохлада дождливого вечера, а еще она успела полюбить соседскую кошку Хлою, которая ходит по коридорам и боится мышей. Дом есть дом, что тут скажешь.

— Я поднимусь к ней один, — говорю я Руфусу. — Побудешь тут без меня?

— Да, не вопрос. Все равно мне надо позвонить друзьям. Они не ответили ни на одно сообщение с тех пор, как я уехал из интерната.

— Я недолго, — говорю я. И в этот раз он не просит меня не торопиться.

Я бегу по лестнице и чуть не падаю лицом вниз на ступеньку, однако в паре сантиметров от собственной смерти хватаюсь за поручень. Нельзя нестись к Лидии сломя голову в Последний день. Такая спешка может меня убить — и чуть только что этого не сделала. Я дохожу до третьего этажа и стучусь в дверь. Изнутри слышится крик Пенни.

— ОТКРЫТО!

Зайдя в квартиру, я чувствую запах молока и свежей стирки. Прямо у двери стоит корзина с горой сухого свежевыстиранного белья. Пустые упаковки из-под молочной смеси лежат на полу. А в детском манеже сидит Пенни. В отличие от мамы-колумбийки, кожа у нее не смуглая, а наоборот, довольно светлая, как у Кристиана, правда сейчас скорее красная от крика. Лидия в кухне разогревает бутылочку в горячей воде.

— Тебя мне просто Бог послал, — бросает Лидия. — Я бы тебя обняла, но зубы не чистила с воскресенья.

— Пора бы этим заняться.

— О, милая рубашка! — Лидия плотнее закручивает соску на бутылочке и бросает ее мне, как раз когда крики Пенни становятся громче. — Просто отдай ей. Пенни выходит из себя, когда бутылочку кто-то держит за нее. — Лидия завязывает резинкой спутанные волосы и быстрым шагом идет в ванную. — Господи Боже, неужели я пописаю в одиночестве. Жду не дождусь.

Я встаю на колени перед манежем и протягиваю малышке бутылочку. Ее темно-карие глаза смотрят на меня снисходительно, но стоит ей выхватить из моих рук бутылочку и сесть обратно на своего плюшевого мишку, как она начинает улыбаться и мельком демонстрирует мне четыре крошечных зубика, прежде чем приступить к смеси. Все книжки по развитию детей говорят, что Пенни по возрасту уже пора закругляться со смесью, но Пенни идет наперекор общественным ожиданиям. Это у нас с ней общая черта.

Лидия выходит из ванной с торчащей изо рта зубной щеткой и вставляет батарейки в пластмассовую игрушку-бабочку. Потом что-то спрашивает, и по подбородку у нее течет дорожка из слюны и пасты. Лидия бежит к раковине в кухне и сплевывает.

— Прости. Какая гадость. Завтракать будешь? Ты такой тощий. Черт, я так говорю, будто я твоя мама. — Лидия мотает головой. — Господи, ну ты понял, о чем я. Типа я тебя опекаю.

— Обо мне не беспокойся, Лидия. Я уже поел, но спасибо за предложение. — Пока Пенни сосет из бутылочки, я тыкаю пальцем ее крошечные пятки, и она, выпустив соску, смеется. После малышка лопочет какую-то чепуху, которая, я уверен, имеет для нее глубокий смысл, и снова принимается за бутылочку.

— Угадай, кому позвонили из Отдела Смерти? — спрашивает Лидия, размахивая в воздухе телефоном.

Я держу Пенни за ножку, и внутри меня все холодеет. Лидия не могла узнать, что я умираю. И она бы не стала столь небрежно сообщать мне о моей скорой смерти.

— Кому?

— Хоуи Мальдонадо! — Лидия смотрит на экран своего телефона. — Его фанаты убиты горем.

— Не сомневаюсь. — Мой Последний день совпал с Последним днем моего любимого книжного негодяя. Не знаю, что и подумать.

— Как там твой папа? — спрашивает Лидия.

— Состояние стабильное. Я все надеюсь на чудо, как в сериалах: что он услышит мой голос и придет в себя. Но, очевидно, ничего такого не произошло. Остается только ждать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза