Читаем В конце они оба умрут полностью

Переходя следующую пустую дорогу, я снова смотрю направо и налево. Если кто и должен нервничать, так это парень, который своими глазами видел, как машина со всей его семьей тонет в реке. На самом деле я так и не пережил это горе полностью и не могу даже помыслить, что в ближайшие несколько лет сяду в салон автомобиля. А вот Малкольм, к примеру, ковыряется в камине даже при том, что его семья сгорела заживо. Во мне нет столько мужества. И в то же время я не верчу головой слева направо и справа налево, как это делает Матео, пока мы не перейдем через дорогу, будто есть почти стопроцентная вероятность, что какая-нибудь машина выскочит из ниоткуда и в полсекунды нас переедет.

У Матео звонит телефон.

— Чуваки из «Жизнь в моменте» обзванивают потенциальных клиентов? — спрашиваю я.

Матео качает головой.

— Это Лидия звонит с телефона бабушки. Мне…

Он не берет трубку и прячет телефон обратно в карман.

— Хитро придумала, — говорю я. — Ну, по крайней мере она пытается с тобой связаться. От моих вот ни хрена не слышно.

— Попробуй еще раз.

Почему бы и нет? Я паркую велик у стены и звоню Малкольму и Тэго по фейстайму. Бесполезно. Потом набираю Эйми, и только я собираюсь повесить трубку и разослать всем плутонцам фото своего среднего пальца, как Эйми отвечает на видеозвонок. Она учащенно дышит, глаза бегают, волосы прилипли ко лбу. Она дома.

— Я вырубилась, — выдыхает Эйми и качает головой. — Сколько времени…Ты жив… Ты… — Она на миг отводит взгляд и, похоже, начинает рассматривать кусочек лица Матео. Потом наклоняется поближе к камере, будто это окно, в которое она может заглянуть и внимательнее нас рассмотреть. Я так делал, когда мне было тринадцать: пролистывая журналы, искал фото девушек и парней с голыми ногами, а потом менял угол наклона страницы, чтобы посмотреть, что там у них под юбками и шортами. — Кто это там?

— Это Матео, — говорю я. — Мой Последний друг. — Матео машет в ответ. — А это моя подруга Эйми. — Я не упоминаю, что именно эта девушка растоптала мое сердце, ведь не хочу же я, чтобы кто-то здесь испытывал неловкость. — Я тебе названивал.

— Прости. После твоего ухода началось полное безумие. — Эйми трет глаза кулаком. — Я добралась до дома пару часов назад, телефон умер, я поставила его на зарядку, но уснула раньше, чем он ожил.

— Что там стряслось?

— Малкольма и Тэго арестовали. Они пререкались с полицейскими, и Пек их сдал, потому что они оба вчера тебя сопровождали.

Я мгновенно отхожу от Матео и велю ему стоять на месте. По его лицу заметно, что он напуган. Придется распрощаться с надеждой на то, что дерьмовость своей натуры я унесу в могилу.

— Как они? В каком участке?

— Не знаю, Руф, но уверена, что искать их тебе не стоит, если ты, конечно, не хочешь провести последний день своей жизни в обезьяннике, где случиться может черт знает что.

— Вот дерьмо. Они же ничего не делали! — Я вскидываю руку, сжатую в кулак, и собираюсь ударить по стеклу стоящего рядом авто, но вовремя спохватываюсь: это не я. Клянусь, я не такой. Я не шляюсь ночами черт знает где, разбивая стекла и физиономии. С Пеком я оступился, не более. — А что там с Пеком?

— Он плелся за мной до дома, но я не хотела с ним разговаривать.

— Ты же с ним порвала, да?

Эйми не отвечает.

Если бы мы болтали без видеосвязи, я бы так не расстроился, поскольку не видел бы ее лица. Можно было бы представить себе, как она кивает, готовясь с ним порвать, если еще не сделала этого. Но вижу я нечто совершенно иное.

— Все сложно, — вздыхает Эйми.

— Вот знаешь, Эймс, когда ты меня бросала, тебе ничего не казалось слишком сложным или запутанным. Это меня реально злит, но трудно представить себе удар по яйцам сильнее, чем то, как ты отвернулась от плутонцев ради какого-то понтореза, который помог их закрыть. Мы все были так близки… Меня скоро вообще не станет, а ты говоришь мне в лицо, что этот мудак по-прежнему что-то для тебя значит? — Хрен с ним, с моим растоптанным сердцем. Эта девчонка и собственное сердце сто лет как вырвала из груди. — Ребята ведь ни в чем не виноваты.

— Руфус, но ты ведь понимаешь, что совсем невиновными их назвать нельзя, так?

— Ладно, пока. Пойду к своему настоящему другу.

Эйми умоляет меня не вешать трубку, но я все равно сбрасываю звонок. Не могу поверить, что мои кореша из-за моей же тупости оказались за решеткой. И что Эйми не сказала мне об этом раньше.

Я поворачиваюсь, чтобы все рассказать Матео, но его нет.

ЭЙМИ ДЮБУА


07:18


Эйми отчаивается и прекращает набирать номер Руфуса. Есть три возможных объяснения, почему он не берет трубку. Вот они в порядке убывания надежды и нарастания ужаса.

Он ее игнорирует, но перезвонит позже.

Он заблокировал ее номер и не хочет иметь с ней ничего общего.

Он мертв.

Эйми заходит на страничку Руфуса в инстаграме и оставляет под фотографиями комментарии с просьбой перезвонить ей. Заряжает телефон, включает звук на полную и переодевается в старую футболку Руфуса и свои шорты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза