В краю исчезнувшего тигра. Сказки

Но у друзей были свои планы. Уже летели высоко в небе стаи уток, гусей, журавлей, и зоркие глаза их бы­ли устремлены вдаль, и крылья были, как одно крыло, и все клювы были нацелены в одну точку — туда, где за морями и горами лежит самая волшебная из всех стран — родина.

Как только Петька стал на крыло, они втроем яви­лись к царю Наврузу, чтобы попрощаться, поблагода­рить за все и тоже пуститься в путь.

Царь Навруз благословил дочь и вручил ей хлопко­вое семечко.

— Это тебе приданое, — сказал он. — Ты ведь все- таки дочь царя Хлопка, а не какого-то там Голого ко­роля. Тут вам и одеяла, и подушки, и халаты, и рубаш­ки. Только не ленитесь.

Лула и Балула схватили свою бывшую госпожу и ни за что не хотели расставаться с нею.

— Не могла и нас превратить в каких-нибудь пти­чек! — плакали они.

Сделали прощальный круг над Хлопковым царст­вом.

Мастерицы махали им платками. Хлопкоробы — тю­бетейками. Какая-то странная пестрая толпа на краю поля — кулаками.

— Это что за ряженые? — удивился Чирка.

— Придворные! — засмеялся Петька. — Пришли к Наврузке за новыми назначениями, а он им вместо должностей да чинов — кетмени в зубы!

На одном из птичьих базаров встретили своих — воз­вращались из Африки. Скворцы были удивлены и обра­дованы — они считали Чирку с Петькой погибшими в урагане. Хромой атаман окрестил Бойчечак Длинной ногой, но все скворцы звали ее ласково — Длинноножка, и когда она уставала, несли в клювах за кончики крыльев.

Надо ли описывать радость матери-воробьихи, дож­давшейся своего блудного сына! Отец хотел задать ему хорошую трепку, но, увидав Бойчечак, обнял их, про­слезился и, взлетев на крышу, стал созывать гостей на свадьбу.

Свадьбу играли в роще, тамадой был, конечно, Петь­ка. Ветки трещали и гнулись от гостей. Сороки, грачи, жаворонки, иволги, синички, удоды, всякие кулички, во­дяные курочки — кого-кого тут только не было!

Соловей Суля спел несколько романсов. Журавль с цаплей исполнили па-де-де. Потом сводный птичий хор грянул заздравную-величальную, а кукушка куковала многие лета, пока не сбилась со счета. После этого по­шли уже кто во что: гуси — в гусли, утки — в дудки, пеликаны — в барабаны, чечетки — в трещотки. В об­щем, такой веселой птичьей свадьбы даже старый во­рон не мог припомнить!

Все лето Чирка и Бойчечак пропадали в садах и ро­щах, а когда зацвели подсолнухи, не вылезали из них. Качались на шляпках, осыпали друг дружку пыльцой, прятались от жары под листьями и были счастливы. Подсолнухи особенно нравились Бойчечак, потому что каждый из них был как маленькое солнце, напоминая ей далекую родину.

Не успели свить гнезда — глядь, лето пролетело. Спасибо Петьке — улетая на юг, оставил им свою скворешню. Но она была не утеплённая, а приданое, семеч­ко хлопчатника, они забыли посадить, вот и остались в зиму без подушек и теплых одеял. А зима выдалась холодная, все вокруг замело, ветер волком воет.

И тогда вспомнила воробьиха-мать, что в городе в теплой кочегарке живет их дальняя родственница — седьмая вода на киселе.

Так они оказались в городе. Родственница их не признала, и вот однажды...

ГЛАВА 23

Сильнее жизни и смерти

Всю ночь стены старого дома трещали от мороза. А утром, выглянув из окна, я увидал на заиндевевшей крыше двух воробушков — прижавшись друг к дружке, они сидели над отдушиной чердака, тщетно пытаясь со­греться.

Я открыл окно и крикнул им:

— Летите, чаем напою.

Они переглянулись, чирикнули и без лишних цере­моний впорхнули в комнату.

Я отогрел их, накормил, напоил, и целый месяц они жили вместе со мной в моей крохотной комнате под са­мым чердаком. Долгими зимними вечерами у электри­ческого камина они рассказывали мне эту сказку, уве­ряя, что всё это было с ними на самом деле. Кто бы мог подумать, что эти неприметные серенькие птички, кото­рых мы видим каждый день, такие выдумщики и фан­тазеры!

Я успел полюбить их за это время, да и они, похо­же, привязались ко мне.

Но вот стал я замечать: Бойчечак все время какая- то грустная. Сядет на окошко и в небо смотрит. «Что ты там увидела?» — «Солнышко жду». А солнышка нет и нет, все небо в тучах. Нарубил я дров, затопил печ­ку, в комнате жара, как в тропиках. Она ожила, по всей комнате летала, но потом опять загрустила. Видно, теп­ло — это еще не солнышко... Взял я акварельные кра­ски, нарисовал ей солнце, подсолнухи, цветущие де­ревья. Как она обрадовалась! Да тоже не надолго. Ста­ла худеть, а взгляд такой тоскливый, что у меня серд­це сжималось, глядя на нее.

Вдруг однажды засобирались. Умылись под краном, Чирка причесал ее, она перед зеркалом головкой туда- сюда покрутила.

— Куда это вы? — спрашиваю.

— На крышу, сегодня ночь Лайлатулкадр. Ты тоже не спи, если хочешь увидеть Звезду желаний.

— Глупости! — говорю им. — На дворе мороз двад­цать градусов, а Бойчечак больная тем более.

— У меня нигде не болит, — отвечает она. — Я без солнца устала жить.

— Ну хорошо, сядем возле окна, самовар поставим, чтобы не уснуть, и будем ждать вашу Звезду.

— А вдруг она с другой стороны дома пролетит?