В краю несметного блаженства

– Кто этот чудак? – с крайней недоверчивостью стал спрашивать начальник корпуса у Барна. Он был мускулистым и высоким и смахивал на телохранителя, но его голос представлял из себя полную противоположность образу идеального мужчины-защитника, будучи мягким и женственным. До крайностей, конечно, не доходило, но если прислушаться, то можно было уловить явную изящность и продолговатость на окончаниях слов. – Незнакомец? Мне выгнать его?

– Нет, не выгоняй. Между прочим, дурак, это сотрудник твоего корпуса, известный сотрудник.

– Как зовут? – едва слышно шепнул он, а сам продолжал глазеть на Веха, которого видел в первый раз.

– Вех Молди, – шепнул в ответ Барн, раздражённый нелепостью обстановки.

– А-а, Молди! – прозрел начальник, припомнив, как однажды разговаривал с Барном о Вехе. Тем не менее это не отменяло того факта, что физическую оболочку парня он открыл для себя только сейчас. – Запамятовал, извиняюсь. – Он сконфузился и пожал Веху руку в знак сближения. – Меня зовут Берн.

– Барн и Берн, – хохотнул Вех. – Интересная вырисовалась парочка.

– Берн, ты можешь идти, – скомандовал директор, и начальник удалился, продолжая смущённо улыбаться и наверняка внутри проклиная себя за неприятный эпизод. У него был добрый характер.

IV.

– Что ты забыл на заднем дворе?

Разговор продолжался в кабинете на десятом этаже. Приняв вальяжную позу, Барн сидел перед Вехом и неодобрительно на него пялился. Не исключено, что после видеообращения мистера Крауди он планировал заказать сюда обед и в гордом одиночестве его слопать, так как подкрадывалось обеденное время, но появление Веха явно застало его врасплох и нарушило этот план. Вместо еды он извлёк из тумбочки уже знакомую прямоугольную бутылку и отпил из неё, после чего предложил Веху. Вех отказался. Бутылка ловко спряталась в тумбочке.

– Я, – неторопливо начал отвечать парень, – я не нашёл более лучшего решения, чем проследовать за вами, когда начался беспорядок. Честно говоря, я искал у вас помощи.

– Помощи, значит, искал… Что ж, похвально, но я не тот, к кому можно обращаться с вопросом о помощи. Вернее, нет, не так: ко мне, само собой, можно обратиться с этим вопросом, но шанс того, что я дам на него ответ и помогу, крайне невелик. Ты понимаешь?

– Да, я всё понимаю, даже в таком состоянии, в котором я сейчас нахожусь. Вы, Барн, донельзя жестокий и эгоистичный человек. Не принимайте близко к сердцу, если оно у вас вообще имеется, но я готов постоять и ответить за сказанные слова. Вы – деспот и садист. Вы устраиваете шоу, государственное шоу, но в котором при этом страдают и погибают мирные жители. Я не говорю отдельно о вас, я говорю и о Крауди, и о его прихвостнях, и о его последователях, и о его наставниках, руководителях, если так вам будет удобнее. Ха-ха, неужели кто-то в этом чёртовом мире не понимает, что за их новой иконой стоит иконописец, и не один, а несколько иконописцев! Порой я удивляюсь глупости большинства наших людей, но это удивление стремительно перерастает в животный страх. Как бы случайная кинопремьера, как бы случайные беспорядки, совершенно никем не спродюсированные, как бы естественное насильственное свержение власти, как бы необходимая казнь Председателя, как бы незатейливая речь Крауди про сокращение населения… Что это? Скажите хоть вы мне, Барн, хотя и вы входите в эту душегубительную концепцию, в её исполнительный аппарат. Я раскусил вас, чего теперь молча отсиживаться? Поговорите со мной, директор, как нормальный человек с нормальным человеком, или избавьтесь от меня, как вы это сделали с доктором Брайаном. По этой же причине его до смерти избили ваши шестёрки, что он, как и я, рубил правду? Не молчите! Не смейте молчать!

Вех раскраснелся, физиономия его побагровела и стала похожей на созревшую вишню. На этот пламенный монолог он израсходовал все резервы своего истощённого организма, до самой последней капли. За этим резервом не находилось ничего, кроме тощих стенок выжатых, как лимон, внутренностей. Пожалуй, Вех никогда прежде не был так близок к какому-нибудь инфаркту, а то и вовсе к вечной остановке сердца. С этого момента он не мог позволить себе разговаривать громко, отчётливо и приказным тоном, вследствие чего быстро успокоился и сделался молчаливым, приготовившись слушать ответ директора. Барн Вигель пренебрёг вопросом Веха, подошёл к теме с другой стороны и начал с козырей: