В краю несметного блаженства

– Раньше, года полтора назад, я бы ещё помучилась над этим вопросом, посидела бы пару вечерков, повспоминала бы наши с ним отношения и разложила бы их по полочкам. И то, с вероятностью в семьдесят пять процентов, выбрала бы тебя. Величина твоих поступков несравнима с величиной его делишек. Ты спас меня. Дважды. И спас жизнь Дону, благодаря чему он не стал жертвой плодовой очистки, о которой я тогда всерьёз задумывалась.

– Может, своим отъездом мы так и не дали Доновану показать себя? И чем же мы лучше него? Не хочу никого выгораживать, но меня совесть грызёт. В том единственном письме из Органа Реабилитации, мной прочитанном, он обещал исправиться, наладить с тобой связь, создать семью, заботиться о малыше… А мы просто-напросто вычеркнули его из существования, из собственного бытия. Мы должны были покинуть столицу, и я это понимаю, но в то же время… Как-то плохо получилось…

– Мы здесь не виноваты. Нас сюда не приплетай. Он сам выкопал себе яму. Не ты вынуждал его вести распутный образ жизни, не ты подсадил его на наркотики, не по твоей вине он на год сел за решётку. Ты был против всей этой мерзости, пусть иногда и поддавался на её уловки. Ты был другим, Вех.

– Таким же я был. Соскочил вовремя…

– А хотел бы ты второго, мальчика или девочку, от меня? Когда-нибудь?

– Когда-нибудь… в этом вся загвоздка и кроется. Когда? – неизвестно. Как минимум, я был бы не против. Слишком рано строить планы подобного характера. Меня больше волнует, как бы нам обзавестись личным жилищем и хозяйством, а в более обширной перспективе – где мы в целом проведём все последующие годы. Мир же не зациклился на одном поселении. Поселение изначально предназначалось как временное пристанище. Само собой, о возврате на Родину, в столицу, мечтать пока не приходится, но мы можем попробовать себя на севере! Не волнуйся, Ро, я не задумал никуда переезжать: это мои бестолковые размышления, не более. Мы привыкли к поселению, к местным обитателям, к сельской жизни, и нам будет очень трудно и больно всё это оставить. Я всего лишь хочу, чтобы ты подумала: что дальше? Однако не утруждай себя стремительными рассуждениями. Повторюсь, мы не собираемся бросать нашу нынешнюю жизнь и уноситься отсюда на всех парусах. Покопайся в себе и найди тот самый удачный вариант развития будущего, который тебя устроит, мы вместе его обсудим и найдём удовлетворительное решение.

– Потом, Вешик, потом! – прошипела Рокси, повернувшись на бок и положив голову на твёрдую грудь Веха. – Оставь все мысли за пределами данной роскошной территории, очисти свой богатый разум от дум! Ты, я, Дон да вечерняя природная тишина – и больше никаких вещей не существует. Забудь. Давай насладимся покоем.

И тут до Веха дошло, что он реально заболтался, променяв спокойствие, которое он в первую очередь ожидал получить от этого места, на раздражающий словесный мусор. Силы резко покинули его, он ощутил ледяную слабость, превратившую конечности в неподъёмные кристаллы и парализовавшую всё тело, а из мозга начали высасываться, подобно невероятно длинной фотоплёнке, все накопленные соображения. Земля под ним разошлась на две истресканные половины, и он потихоньку, вместе с обрушавшимися по краям серо-бурыми клочками, провалился в чёрную дыру неизмеримой глубины. Рокси с Доном остались наверху. Вех ничуть о них не беспокоился. Он падал с одной-единственной думой, оставшейся с ним, видимо, по нелепой случайности, потому как и эта дума должна была непременно стереться из памяти вместе со всеми прочими воспоминаниями. «Как Донован поживает?» – вот он, простой вопрос, зато тот самый важный вопрос, за который держалось, если судить по болезненным ощущениям, всё мироздание, покоившееся в спящем уме летевшего вниз Веха.

II.

Донован не пробыл в заключении и половины своего срока. Людоедские порядки фашизма, как и следовало полагать, довольно скоро, в течение трёх месяцев, закрепились на прилегавших территориях за столицей. В том числе они распространились и на Северо-восточный Орган Социальной Реабилитации №4, где Донован как раз отбывал своё годовое наказание.

Всё началось после Нового года, в десятых числах января (это происходило приблизительно параллельно прилёту Ролгада в поселение к Веху), с банального оглашения запрета на курение. Заключённые, находясь на перекличке, как только это услышали, по-глупому переглянулись, скорчили показушные недовольные гримасы, затем ухмыльнулись друг другу и по итогу не придали словам о запрете никакого значения. Уже на следующей прогулке все, как было у них принято, сбивались стайками, обменивались куревом (в основном клянчили сигареты у везунчиков, которым путём передачек доставалось сразу несколько пачек), переговаривались и топтались с ноги на ногу, чтобы не мёрзнуть на морозе, короче говоря – мирно прохлаждались и социально реабилитировались.