В краю несметного блаженства

Первая проверка на прочность не заставила себя долго ждать. Я тогда покинул хижину, в которой прожил не больше недели, ибо стал тяжким бременем для её обитателей – матери и совсем ещё маленькой девочки. Нашёл приют в компании молодого вдовца, проживавшего в сохранившемся добротном домике на окраине. За два дня, которые мы провели не вставая из-за стола, за бутылкой пахучего спиртного, он поделился, что знает: его любимую жену на тот свет забрал не враг, а свой, причём знакомый человек, солдат. «Я узнал это по следам от его подошвы, – рассказывал он мне, находясь в изнурённом и сильно пьяном состоянии. Я тоже много выпил, но был в сознании. – Когда меня демобилизовали в связи с победой, я вернулся к себе домой и обнаружил на полу сухие чёрные следы со знакомым на них волнистым узором. Узор на классических военных сапогах имел кардинально другой рисунок, и я насторожился, а потом вспомнил, как мой давний приятель Виктор ещё вдали от дома кичился своими новенькими блестящими остроносыми сапожками. И их подошва, я вспомнил, идеально подходила под тот самый волнистый узор, что я обнаружил у себя дома. Все детали соединились в одну мозаику».

В общем, как выяснилось, этот Виктор, демобилизовавшись на несколько дней ранее, ворвался к моему тогдашнему знакомому, избил его жену и жестоко надругался над ней, а когда та оказалась мертва – небрежно сбросил её тело в погреб и сбежал. Причину такого подлого и крайне омерзительного поступка мы не знали, но знакомый поделился, что любовь Виктора погибла в первые дни Войны, что Виктор всё время страдал без женщины и что его переполняла дикая зависть, когда он слышал рассказы других мужиков о своих преданных хранительницах очага, ожидавших в смятении их возвращения. «Наверное, бес его, ублюдка, попутал…» – с болью во взгляде заключило покрасневшее от спирта лицо.

На следующий день, протрезвев, я пришёл к неутешительному выводу: Виктора необходимо грохнуть. Этот мерзавец был настолько уверен в том, что на него не подумают, что даже места жительства своего не сменил и по сути жил бок о бок к тем, беззащитную жену кого он убил с каким-то больным пристрастием. Вдовец выступил против моего плана. «Послушай, Крауди, – протянул он доброжелательно, – с момента окончания Войны прошло пятнадцать лет. Я в какой-то степени понимаю Виктора. Он был болен. Он не виноват. Виновата война. Я уверен, на глубине души он сожалеет о содеянном и сам желает себе смерти. Отпусти его, Крауди. Я уже смирился, я уже отпустил. Пятнадцать лет…»

Увидев, как бывший боец, прошедший все круги беспощадного военного ада, теперь извивался передо мной, умоляя пощадить убийцу собственной жены, я лично оскорбился этим и с ещё большим рвением стал готовить свой план мести. Да и видно было, что знакомому до жути стыдно за свою мягкотелость и что он, будь у него возможность, своими руками вытряс бы из Виктора его жалкую душонку: в процессе разговора он обидчиво, до покраснения натирал свои ладони, как бы не имея понятия, куда их применить.

Мистер Крауди выбросил давно переставший дымиться окурок, который весь разговор он продержал в зубах, и остановился на время, сказав, что сходит попить. Вернувшись с наполовину опустошённой бутылкой витаминизина, он вернулся на кушетку, поправил подушечку под головой и лёг, как на приёме у психолога, вытянув руки по всей длине тела. К тому времени советник подготовил вопрос:

– И что? Ты убил Виктора?

– А как же… Две ночи не спал, следил. У него так никого и не появилось за послевоенные годы, он был одинок. Совесть, должно быть, замучила. Дома убивать его я не рискнул: район был оживлённым, мог бы подняться крик, могло бы начать разлагаться тело, что немедленно привело бы к его нахождению и серьёзному расследованию. А от тела никак не избавиться: даже воды, куда можно было бы его сбросить, поблизости не имелось. На третий вечер Виктор был в баре, выпивал, а когда допьяна напился, поплёлся через тёмные закоулки к себе домой. В одном из таких безлюдных закоулков я нагнал его, сбил с ног, повалил на землю и вонзил заранее заготовленное лезвие прямо в шею. Нанёс ещё несколько ударов для уверенности и смылся. Убил…

– Всё? На этом всё закончилось? Слушай, так себе история. Истыкал до смерти какого-то гнилого доходягу в переулке…

– Не-ет, не беги вперёд паровоза. – Мистер Крауди демонстративно пошевелил указательным пальцем, успокаивая советника и вовлекая его в новую, ещё не раскрытую пучину кровавых событий. – Как я сказал ранее, это была простая проверка на прочность, некоторого рода посвящение в дело.

Вернувшись в дом к знакомому, я всё ему рассказал и добавил, что больше находиться у него не могу, собрал вещички и ушёл бродяжничать. А через три дня меня арестовали.