В кривом зеркале

Новая жизнь обрастала волнующими и гуманными подробностями. К рассвету в ней значились: собственная яхта, кафедра в престижном университете, благотворительные приемы, съемка фильма…

Шаги по гравийной дорожке вывели Собесского из состояния эйфории. Он легко поднялся, натянул спортивные брюки, отметив их вытянутость и общую невзрачность.

— Надо будет себе «Адидас» присмотреть. Настоящий! — хмыкнул он, выходя на крыльцо.

Оглянулся. Странно. Никого. Взглянул на часы. Четверть пятого. Но ведь шаги он слышал. Перегнулся через перила.

Сад спал, погруженный в предрассветный мрак. Лишь макушки старых яблонь багровели на фоне занимающейся зари. В ее красно-фиолетовых всполохах мир приобретал какой-то зловещий вид.

— Занималась кровавая заря… — заутробным голосом пропел Франц. — Самое время для нежелательных визитов. Эй, есть тут кто?

Он повернул голову на шорох со стороны входной двери, так и не успев ничего увидеть. Удар по голове ослепил шантажиста. А остро отточенное лезвие охотничьего ножа огненной молнией вошло в подреберье.

— Это за пару тысяч-то… — прошептал Франц с переходящим в бесчувствие пренебрежением, — мелочны вы, батюшка…

Калитка скрипнула.

— Молочко… — послышался из-за живой изгороди знакомый говорок, — свеженькое. Я на скамейке оставлю, все одно не платит поганец. Только из уважения к Анне Трофимовне…

— Блин… — прошелестел один из убийц.

— Т-ссс… Она дальше не пойдет, слышал же, — выплюнул второй.

— Не факт. Давай в дом оттащим.

— Лишняя работа…

— Есть тут кто? — поинтересовалась женщина.

— Давай…

Обмякшее тело подхватили и перетащили через порог. Дверь мягко закрылась. Ключ провернулся в замке без звука.

— Лишь бы не платить, — пожала плечами молочница. — И отчего у хороших родителей случаются такие вот говнюки — неразгаданная тайна природы.

Калитка закрылась почти также мягко как дверь. При всех своих недостатках Франц Собесский содержал дом в образцовом порядке. Не все в нем было так плохо. Вот именно, что БЫЛО…

Убийцы выждали некоторое время.

— Я же сказал: не пойдет, — напомнил один.

— Береженого Бог бережет, — ответил второй. — Сам же и понесся в хату с убиенным на плечах.

— Мразь он, а не убиенный. Житья нам не давал, то там откусит, то там урвет. Вот и заработал перо в бок и пластиковый мешок. О, практически стих! Доставай, кстати. У нас не больше часа. Еще вывезти до смены. Там Бабулько придет — фиг вывезешь без контроля. В темпе.

— Бабулько — урод! — кивнул сообщник. — Я мигом.

Вскоре у калитки остановился старенький фургончик. Запакованное в полиэтилен тело перетащили в салон. Бус укатил в сторону леса. Оставшийся на месте преступник вернулся в дом. Включил свет в коридоре, выругался:

— Говорил же Лешему не связываться с пером, вон, кровищи сколько! Хватило бы монтировки.

Огляделся, вытащил из стопки стираного белья простынь, протер заляпанный пол.

— Теперь комар носа не подточит. Был человек — и весь выбыл. Человек — громко сказано. Подонок вульгарис! Давно следовало убрать…

Он прошел по садовой дорожке в сторону запасной калитки, наткнулся на одно из металлических чудовищ Собесского. Отскочил, снова выругался. Пнул уродца ногой и скрылся за высокой, окружающей усадьбу покойного, изгородью.

В саду чирикнула ранняя птаха, за ней — вторая. Лучи солнца обретали тепло и свет, с завидным упорством проникая в самые сокровенные глубины сливовых зарослей, расцвечивая не проснувшуюся еще яблоневую листву, полузакрытые цветочные головки, переливаясь крохотными радугами в изгибах стальных конструкций.

И вот уже в мир пришло полноценное июньское утро, так незначительно зависящее от человеческих поступков и проступков…

— Как-то так, в общем, — закончил сложившуюся к утру версию лейтенант Пукель. — И как вам?

— Как-то так, — пожал плечами майор. — Если честно, как в старых добрых детективах: красиво и понятно. Сам придумал или помог кто-то?

— А то я бы кому позволил… — отмахнулся от обидного допущения Ярослав. — У меня самого с воображением без проблем. Картина маслом. Со всеми подробностями.

— Мне особенно понравилась кровавая заря и тело в пакете. Впечатляет. Теперь что?

— Как это что? — с плохо скрытым возмущением произнес сыщик. — Дальше припру убийц к стенке. Вот только доказательств надыбаю маленько.

— Интересно, с кого начнешь?

— Как это с кого? — обиделся лейтенант. — Я же сказал: главный зачинщик — Николай Семашко.

— Экстремист, значит? Ну-ну… а не боишься?

— Чего?

— Ну, сообщников его. С кавказским разливом. Горячие парни, между прочим…

— Думаете? — приуныл Пукель. — А если госбезопасность подключить?

— А если версия твоя вилами по воде писана, тогда что? Выставишь весь отдел на посмешище? Тебе ж Семашко этот со своим экстремизмом приснился просто! Кстати, акцента кавказского мне в истории твоей не хватило.