В лабиринтах судьбы

— Что касается трусости. Неразов мог и должен был находиться среди солдат. И потери, возможно, могли быть гораздо меньшего масштаба. Его «позицию» и «геройство» видели сержант Москаленко и трое солдат. Могут подтвердить.

— Подтвердят. Но они также подтвердят и мордобой. Или нет?

Жигарёв насупился и молчал, как нашкодивший школьник. Затем хрипло произнёс:

— Ну не сдержался я, когда он при всех сказал, что вызвал огонь на себя. А ты бы как поступил, командир, услышав наглое враньё?

— Точно также, но без свидетелей. — Капитан внезапно прищурился, глаза смотрели на Жигарёва через узкие щелочки — А кто уничтожил наркотики, не запросив на то разрешение? Дед Пихто или бабушка Никто?

Сергей зыркнул на Оборина округлившимися глазами, выпалил:

— Ты бы на моём месте приволок их на базу и использовал всю бумагу, что у нас имеется, на объяснительные и рапорта?

— Нет, поступил бы просто и правильно.

Жигарёв вскинул удивлённо брови.

— Поручил бы это дело Неразову. Он был в твоём подчинении, сам говоришь. Наш парторг исполнил бы его без промедления. В тот момент Толя мог проглотить любое дерьмо и не поморщиться. Страх разоблачения его трусости был велик. Кстати, а что ты сам собирался предпринять в отношении Неразова?

— Подать подробный рапорт по команде. Изложить всё, как было в действительности.

— Глупо.

— Почему?

— Неразов — политработник, а партийный руководитель не может быть трусом. Понятно?

Жигарёв тяжело засопел, потом сплюнул и матюгнулся:

— Куда ни ткни — везде полный звездец!

— Это правда, и твоя карта бита, старлей. Ты унизил партийного работника, и он опередит тебя. Его рапорт пойдет наверх быстрее сверхзвукового истребителя. Он это сделает, будь уверен. Но чуть позже. Он ждёт награды. И я сделаю на него представление.

— Что?!

— Да, я оформлю наградные на вас обоих.

— Не нужен мне орден, но и гнилой проповедник не должен его получить. Он трус, и не может быть награждённым! — вспылил Сергей.

— В таком случае пойдёшь под трибунал, — спокойно заявил ротный. — Политиканы сумеют посчитаться с тобой, и ты потеряешь всё, в первую очередь — свободу. На много лет.

— Хрен с ней! Не могу я ему простить! Мои ребята гибли, а он сидел в щели, как таракан!

— У разведчиков нет слова «не могу», есть только слово «надо». Забудь про Толю. Обкаканный через неделю улетит в Союз. Больше ты его не увидишь никогда.

Офицеры находились в палатке вдвоём, и никто их не слышал. Ротный барабанил пальцами по столу и ждал ответа. Жигарёв медлил. Наконец, заговорил. Казалось, в этот момент он впервые решился покривить душой, весь напрягся и находился в смятении. Ведь дал же себе слово наказать Неразова за трусость! А что получается? Изменить своим принципам? Ради чего? Он вновь посмотрел на Оборина и будто не узнавал его. Тот улыбался.

— Что уставился? Впервые видишь? — смеясь, спросил ротный.

— Не пойму я тебя, капитан. Для чего вся эта комедия?

Оборин перестал улыбаться.

— Ты плохо знаешь афганскую военную машину. Она включает в себя всё, что было невидимо в Союзе: ложь, беспредел, несправедливость, нажива, жестокость и прочая, прочая, прочая… Ты, Сергей, чересчур прямолинейный, и я хочу вытащить тебя из-под колёс этой жестокой машины. Если я не сделаю этого — твоё тело хладнокровно переедут, а душу растопчут. Тут это умеют делать, особенно партийцы и особисты. Осудят лет на шесть и глазом не моргнут.

— Алексей, — Жигарёв впервые назвал ротного по имени. — Что с тобой происходит? Вроде, не из робкого десятка, а за правду бороться дрейфишь.

Оборин напрягся, как это делал всегда, когда ущемляли его достоинство. На щеках заходили желваки, он тяжело вздохнул, как будто сожалел, что собеседник ошибается.

— Не всё так просто, как тебе представляется, — сказал капитан на выдохе. — Наркотики, которые ты сжёг, сами по себе в Союз не летают. За ними стоят люди в погонах. И звёзды на тех погонах больших размеров, нежели наши с тобой. Этот дурман кто-то где-то ждал, да не дождался. Теперь там «где-то» идут разборки. Не дай бог, чтобы их руки дотянулись до тебя.

— Ты следователем не работал случайно? — язвительно поинтересовался Жигарёв у ротного.

Оборин не обиделся и сухо обронил:

— Доводилось.

— Вот я вижу, как лихо ты закручиваешь сюжет, как в детективе.

— Ох, старлей, завидую я тебе, — губы капитана растянулись в кривой усмешке.

— Чему?

— А тому, что не знаешь ты ничего и честно исполняешь интернациональный долг.

— Да, я исполняю долг офицера, остальное меня не интересует.

— Рассуждаешь неправильно. Дело касается лично тебя.

— Извини, Алексей, но мне не хочется больше слушать твои фантазии.

— Тьфу! — сплюнул Оборин с раздражением. — Раньше я сомневался, кто ты есть на самом деле. Теперь убедился — ты круглый дурак.

— Пусть будет так. Я ведь в семье третий сын, причём, самый младший. Всё, как в сказке.

— Ладно, замнём. Слушай дальше.

Жигарёв не очень верил в то, о чём поведал ему Оборин. Конечно, ротный в Афгане не новичок, оттянул почти два срока и многое знает. Но чтобы старшие офицеры были связаны каким-то образом с отправкой наркотиков в Союз — верилось с трудом.