В лесах под Вязьмой

Вдруг из-за камня выросла фигура. Глаза майора жульнически поблескивали. Он вытянул шею, прислушался, потом стащил с себя командирскую портупею с ремнем и выбросил в траву. Извлек из кармана перочинный ножик, отпорол нарукавный знак, затем – петлицы на воротнике. Хотел избавиться и от самого ножика, но передумал, сунул его в карман. Помявшись, поднял ремень со свисающей кобурой, стал ее расстегивать.

В эту минуту он заметил постороннего. Шубин неслышно вылез из-под ели и направил ствол на майора. Тот омертвел, глаза забегали.

– Достань пистолет двумя пальцами, – с прохладцей произнес Шубин, – и отбрось в сторону. Ремень с портупеей тоже.

– Лейтенант, послушай. – Гуньков сглотнул. – Это вовсе не то, что ты подумал…

– Бросай! Не то стреляю сразу!

Майор подчинился. Он даже не пытался сохранять самообладание. От страха дрожала нижняя челюсть. Шубин подошел ближе – брезгливость не помешала с любопытством вглядеться в лицо майора.

– Лейтенант, ты чего? Ты что такое подумал? – Лицо майора посерело от ужаса.

– Ты же не дурак, Гуньков, – с растяжкой произнес Глеб. – Что вижу, о том и подумал. Не вынесла душа? К «освободителям» собрался? В самом деле, сколько можно терпеть, если все равно Германия победит. Придут сюда, ты выйдешь к ним с поднятыми лапками, и начнется для тебя полноценная свободная жизнь с новыми хозяевами. Зачем петлицы отпорол? Фашисты всячески приветствуют командиров Красной Армии у себя в плену, если, конечно, они сами сдались. Будешь полицейским старостой… А помнишь, майор, я недавно говорил, что убью тебя? Ты мне не поверил!

– Подожди, лейтенант, – затрясся предатель. – Ну, хорошо, подловил ты меня, оправдаться нечем. Но сам же понимаешь, бесполезно все, нет у нас шансов. Колонну уничтожат – в клещи возьмут и всех положат. А жить надо!.. Ты же умный человек, не коммунист. Пошли вместе – я замолвлю за тебя словечко. Скоро все закончится, сам знаешь… А за бабу свою не обижайся – ну, подумаешь, познакомиться хотел, я же не серьезно!

– Ладно, хватит, – перебил Шубин. – Рад был с тобой поболтать, но времени нет.

– Подожди! – взвизгнул Гуньков. – Так нельзя! Есть законы, ты должен меня арестовать!

Шубин выстрелил майору в грудь. Гуньков подавился воплем и повалился навзничь. Глаза несостоявшегося предателя были широко распахнуты. На всякий случай Шубин пихнул его ногой, облегченно вздохнул и припустил к тропе.

Глава тринадцатая

Неповоротливая человеческая каракатица спускалась в ущелье. Обстрел прекратился, но все чаще в голову забиралась мысль: люди, ни о чем не ведая, движутся в западню. Немцы не будут сидеть сложа руки, тревожные сигналы уже пошли, теперь все дело в скорости реагирования. Колонна ускорилась, втянулась в узкую долину между каменными махинами. Шубин собрал своих людей, кратко проинструктировал их, напомнил об участках, где можно ждать засаду. Завадский и Костромин помнили приметы: южный кряж, похожий на разбитую челюсть, и дерево, повалившееся с обрыва. Передовая группа оторвалась от колонны на пятьсот метров, шла при полной маскировке, используя террасы и выступы.

К посту подкрались незаметно. Численность караула была небольшой – человек восемь. Половина расположилась на дне ущелья, служивые прятались за камнями. Наверх на террасу вела извилистая тропа, там обосновались еще четверо. У полицаев имелся пулемет, его установили наверху. Сигнал тревоги получили, засуетились, замелькали небритые мучнистые лица.

– Ждать, касатики! – зарычал старший. – Никому не уходить, держаться до последнего, иначе нам немцы головы открутят! Задержим этих инвалидов, скоро подкрепление подойдет!

Рядовым полицаям идея противостоять целой армии не очень понравилась. Они нервничали, психовали, трусили.

– Касьяныч, не удержимся! – возмутился не самый стойкий боец. – Да и на хрена это нужно? Приказывай отходить! Пусть лезут! А на выходе из урочища мы им устроим жаркую баню!

Начальнику караула идея лечь костьми тоже не нравилась, но нарушать приказ он боялся.

Разведчики свалились с верхней террасы, как снег на голову, заработали ножами. Первым делом Завадский перерезал глотку пулеметчику, вторым делом – метнул нож в бойца, вскинувшего автомат. Третий бросил оружие, задрал руки, что-то забормотал про малых деток и больную маму – рядовая отговорка. Его оглушили саперной лопаткой, потом добили рубящим ударом по шее. Четвертый – щербатый, с жидкими «запорожскими» усами – попытался улизнуть, на него набросился Никита Костромин, столкнул с обрыва.

Внизу в это время тоже не дремали.

– Оружие применять только в крайнем случае! – предупредил Глеб.