В Ливане на войне

Штаны стирает Йоси Зильберман,
Потом на солнце на веревке сушит.
Он говорит, что мир — сплошной обман,
Как ни взывай: «Спасите наши души!»

А сионизм, вождизм, мессионизм —
Убогие младенческие соски.
Однако без особых укоризн
Он склонен рассуждать по-философски:

«Растет щетина, как ее ни брей —
Так на земле растет число злодеев».
Он, Йоси, знает то, что он еврей,
Но наплевать ему на всех евреев.

Он любит джаз и, кажется, любовь
Без преданности джазу и любови,
А если даже где-то льется кровь,
То что ему до этой самой крови.

Он пессимист. Он этот белый свет
Своей особой личной мерой мерит.
Он говорит, что правды в мире нет,
И ни во что решительно не верит.

Но вот снимает Йоси Зильберман
Штаны с веревки, смотрит кисловато
И говорит: «Хоть мир — сплошной обман,
Пора прибить Ясира Арафата.»

Йешаягу Авербух

Кусает Йешаягу Авербух
Зачем-то ручку. Нá землю роняет
То хлеб, то вилку. Шепчет что-то вслух
По-русски: очевидно, сочиняет…
Давно расстался с отдыхом и сном.
— Что пишешь? — любопытствуют ребята.
— Пишу, ребята, только об одном:
Пора прибить Ясира Арафата!

Авраам Леви

Он не бывает весел иль понур,
Он никогда ни в радости, ни в гневе —
Лишь цифр ряды да отблески купюр
Блестят в глазах у Авраама Леви.

Так он живет и коротает век.
Взгляд неподвижен. Твердая осанка.
Он человек, но он не человек —
Он есть компьютер и работник банка.

Любое чувство и любой порыв
Обиды, веры, чести или лести
Ему чужды. Читает «Маарив»[5]
Он лишь во имя биржевых известий.

Он ни о чём не знает ничего,
Но знает всё про суть валютных судеб
И сколько денег будет у него
И в те года, когда его не будет.

При этом он довольно мил и прост.
С ним говорить всегда легко и просто:
До дна познав единственный вопрос,
Он никогда не задает вопросов.

Но вот сегодня он меня с утра
Спросил нежданно:
— Нынче что за дата?
И вдруг сказал:
— Я думаю, пора
Прикончить нам Ясира Арафата.

Рав Ривкин