В лучах эксцентрики

Получилось так, что Гайдай уже имел отношение к беллетристике Зощенко, хотя в титрах это не обозначено. Дело в том, что новелла «Операция «Ы» в фильме «Операция «Ы» и другие приключения Шурика» по ситуации перекликается с рассказом писателя «Интересная кража в кооперативе», с той лишь разницей, что у Зощенко не могло быть гайдаевских образов-масок.

Насколько мне известно, Гайдай первым в советском кинематографе экранизировал произведения этого замечательного писателя⁴.

Ранее писали о некинематографичности Зощенко и подкрепляли это соображение убедительными доказательствами: мол, сюжеты его рассказов смахивают на бесхитростные и безвкусные анекдоты: образы прочерчиваются упрощенно, одной выпуклой чертой; события гиперболизированы до абсурда; манера письма, стилистика нарочито огрублена: прямой речи в рассказах очень мало, лишь самые расхожие фразы — большую часть разговоров писатель излагал от автора, передавая лишь смысл и форму высказываний персонажей.

В автобиографических заметках писатель сообщал, что однажды он согласился выступить с чтением своих рассказов в нескольких городах. «Это были несчастнейшие дни в моей жизни,— признается Михаил Михайлович.— Меня встречали бурными аплодисментами, а провожали гробовым молчанием». По отзывам свидетелей, Зощенко читал рассказы сухо, без всякого отношения, и поэтому, как со свойственной ему иронией добавлял сам сатирик, слушатели часто прерывали его и требовали, чтобы он им «сделал весело».

Из всех экранизируемых Гайдаем писателей Зощенко по всем признакам находится ближе всего к эксцентрике, то есть к манере режиссера. Эксцентризм писателя заметен во всем: в сюжетных перипетиях, в драматических коллизиях, в стилистике авторского рассказа, ведущегося от лица недалекого обывателя, в нелепых поступках и в особенностях мышления персонажей… Поэтому здесь естественно говорить о воссоздании на экране стиля первоисточника, о тщательном воспроизведении эпохи нэпа, с ее персонажами и событиями, с ее одеждой, обстановкой и со всеми аксессуарами быта. Фильм «Не может быть!» — единственная экранизация Гайдая (исключая ранние), в которой отсутствует некий присущий режиссеру жанровый сдвиг по сравнению с первоисточником.

Однако у Гайдая — свое, оригинальное прочтение любого литературного произведении. И свое видение, которому он и подчиняет литературный материал. Поэтому, даже сохраняя верность первоисточнику, режиссер не растворяется в событиях и атмосфере действия, не воспроизводит верноподданически все особенности беллетристики, а излагает все это в присущей ему режиссерской манере, щедро насыщая заданную канву остроумными эксцентрическими трюками, расцвечивая ее своими, чисто гайдаевскими комедийными узорами.

Режиссер не только тщательно, но и с большой фантазией, в которой, надо думать, незаменимую профессиональную помощь оказал ему художник Е. Куманьков, воспроизводит на экране эпоху, о которой рассказывает Зощенко. Щедро обыгрывая и дополняя каждую вскользь упомянутую автором ситуацию, режиссер живописно, даже с известной долей смакования характерных деталей, воспроизводит обстановку, одежду, быт. Хорошая находка авторов экранизации в воссоздании духа эпохи — обложки юмористических и сатирических журналов и карикатуры из них.

Один перечень поражает количеством и разнообразием издававшихся в то время журналов: «Крокодил», «Смехач», «Бузотер», «Чудак», «Красный перец»...

Фильм состоит из трех киноновелл — экранизации двух рассказов писателя и одной пьесы («Преступления и наказание»). Это опять привычная для Гайдая форма — сборник короткометражек, и опять, на мой взгляд, великолепно удавшаяся ему.

Первая новелла — «Преступление и наказание». Как и во всем фильме, в новелле красочно воспроизведен быт небольшого провинциального городка со всеми присущими времени аксессуарами: первые легковые автомобили, воспринимаемые сейчас как музейные экспонаты; пивнушка с поражающим изобилием таких большей частью забытых ныне закусок, как сушки, вареные раки, вобла; давно вышедшая из моды обстановка квартир — старинная мебель, фикусы, абажуры и разные типичные для того времени детали и украшения.

Добиваясь предельного комедийного накала, режиссер не только переводит комическую ситуацию одноактной пьесы в зримые действия, щедро декорируя их забавным орнаментом, но, как и всегда, много привносит своего, гайдаевского. Только на сей раз гайдаевское не переинтонирует пьесу, а органично входит в ее художественную ткань.

Один из персонажей киноновеллы, торговец пивом, исполняет сочиненные для него куплеты, пропагандирующие такой полезный для человечества продукт, как пиво. Каждом четверостишие заканчивается рефреном: «Губит людей не пиво — губит людей вода».