В лучах эксцентрики

Это афористическое высказывание юмориста требует некоторой расшифровки, а именно: что же представляло собой в то время ответственное жюри в советском кинематографе?

На пятом съезде киноработников и после него в прессе в пух раскритиковали и признали негодной многоступенчатую систему приемки сценариев и фильмов. Было во всеуслышание заявлено, что, начиная со студии и кончая Госкино, существовало семь инстанций, в которых заседало около тридцати человек. Важнейшие из этих инстанций: редакция и руководство творческого объединения, редакция и руководство (а также худсовет) студии, редакторы и руководство сценарно-редакционной коллегии Комитета и, наконец, председатель Госкино.

Но и этим перечень не исчерпывается. Известны случаи вмешательства в творческий процесс по созданию фильмов самого Генсека и его подручных: взять хотя бы С. Эйзенштейна, вынужденного вносить поправки в «Ивана Грозного».

Да! И все эти люди, от редактора объединения до Генерального секретаря ЦК партии, стояли над режиссером и имели право делать по поводу принимаемых сценариев и фильмов замечания, вносить поправки, а на определенных ступенях — разрешать или запрещать демонстрацию картины. При таком множестве ответственных принимающих эта сложная система уже сама по себе, то есть в силу своей организационной структуры, могла стать, и нередко становилась, непреодолимой стеной на пути фильма к зрителю. Работники кино хохмили, что запретить фильм, и особенно сценарий, может каждый из них, а принять должны были все.

Определяя факторы, тормозящие выпуск фильмов на экран, в первую очередь следует, видимо, назвать субъективное мнение членов редсоветов и комиссий, что в просторечии определяется как различие вкусов и взглядов на действительность и искусство.

Вспоминая, например, недавнюю рубрику «7X7» в «Литературной газете», можно удивляться, как диаметрально противоположно оценивают писатели одну и ту же телевизионную передачу. Одни считают ее слабой и ненужной, другие — примечательной и полезной. А как расходятся публикуемые «Неделей» мнения известных кинокритиков о фильмах! Одна и та же картина, бывает, получает и две и пять звездочек, то есть «фильм неудачный» и «фильм выдающийся».

Но если по отношению к готовым произведениям такое различие в оценках воспринимается как курьез, то в процессе производства субъективное мнение нередко становится серьезным фактором, затрудняющим выход фильма на экран. В печати публиковалось немало примеров, когда даже крупнейшие творческие работники предъявляли к фильму претензии, идущие вразрез с его идейно-художественным строем.

Так, Ю. Никулин в своей книге «Почти серьезно» рассказывает о съемках Юрием Чулюкиным своего первого фильма по сценарию Т. Сытиной — «Жизнь начинается». Художественным руководителем был Юлий Райзман, поставивший десятки блестящих фильмов, среди которых стоит назвать хотя бы такие, как «Машенька» и «Коммунист», ставшие классикой советского киноискусства. Просматривая снятый материал, Райзман, как пишет Ю. Никулин, «…недоуменно спрашивал Чулюкина:

— Ну что вы делаете? По-моему, вы тянете картину не в ту сторону. Снимаете серьезную вещь о молодежи, а у ва все какие-то штучки. Вот этот эпизод с мухой — зачем он? Его надо вырезать. Непременно^_»2_.

Эпизод с мухой, к величайшему огорчению его придумщика и исполнителя Ю. Никулина, вырезали. Однако Чулюкин продолжал принимать все забавные предложения актеров, рождающиеся в процессе репетиций и съемок. В результате вместо «серьезного», нравоучительного фильма «Жизнь начинается» получилась комедия «Неподдающиеся». И думается, что только благодаря этому переинтонированию тема воспитания зазвучала свежо и нешаблонно.

Второй пример. После кинопроб, проведенных Андреем Тарковским к фильму «Андрей Рублев», художественный руководитель Михаил Ромм, известнейший мастер кинорежиссуры, возражал против утверждения на заглавную роль Анатолия Солоницына. Об этом писал сам актер. Однако Тарковский настоял на своем, и фильм потряс всех на удивление глубоким проникновением в далекую эпоху, в судьбы и характеры её людей.

Как правило, особенно трудно складывалась судьба произведений с оригинальной, самобытной художественной формой. В этих случаях проявлялась не только субъективность восприятия, но и элементарное непонимание, то есть эстетическая неподготовленность. Фильмы с непривычной, нетрафаретной манерой изложения часто распекали за формализм, за заумные выкрутасы и на этом основании лишали их права художественного гражданства.

Хорошо, если у руководителя или редактора хватало здравого смысла и такта не настаивать на своем. Но боюсь, что среди людей, облеченных правом выносить фильмам окончательные оценки, такой такт — товар дефицитный во все времена. В результате, чем ярче и самобытнее кинокартина, тем тернистее ее путь к зрителям, особенно в тоталитарные эпохи.