В мечтах о швейной машинке

Сегодня уже никто не приходит навестить её могилу – даже Филомена, как и я, ежемесячно получающая свою ренту. И должно быть, куда больше моей, поскольку она больше не горничная и одевается в «Прекрасной даме», хотя какая она синьора, видно даже за милю. Сказать по правде, я понятия не имею, сколько она получает, сколько платила ей Мисс и оставила ли она Филомене что-нибудь по завещанию. Но всякий раз, навещая бабушку, я приношу цветок и американке. Остановившись перед надгробием, я с нежностью вспоминаю её и думаю: «Ах, если бы только мёртвые могли говорить!», – потому что даже после стольких лет по-прежнему не верю в самоубийство.

Расследование закрыли через два месяца. Мы с Филоменой были главными свидетельницами. Показания доктора Бонетти считались чуть менее важными, поскольку не наблюдал Мисс до её смерти и не мог сказать, что хорошо с ней знаком.

Однако мои заявления противоречили словам Филомены. Я настаивала на том, что одно время Мисс действительно переживала приступы меланхолии, даже отчаяния, и в такие моменты не могла уснуть без лекарств. Но в моем присутствии она никогда не бывала излишне возбуждена, у неё не случалось истерик, она всегда вела себя рассудительно и мыслила здраво. Да и в любом случае кризисные моменты остались далеко в прошлом. Вернувшись из Г., Мисс была спокойна и безмятежна, даже более чем спокойна – счастлива, полна планов. Она с радостью думала о предстоящей поездке, о желанном возвращении домой, мечтала обнять сестру... Я знала и готова была поклясться перед Богом, что она не думала о самоубийстве. Спросите меня, так её кто-то убил – кто-то, кто подстерёг её в ночной рубашке, застрелил, а после одел в дорожное платье.

– Но ведь ночной рубашки при ней не нашли, – возражали мне.

– Да много ли нужно времени, чтобы смять лёгкий батист, сунуть его в карман и уйти? – отвечала я.

Однако был и ещё один факт – запертая дверь. Мисс могла открыть её сама, но лишь тому, кого хорошо знала. Или этот кто-то был столь частым, столь заслуживающим доверия гостем, что завёл собственный ключ.

– Это всего лишь предположения, не факты. Говорите только то, в чём уверены, что видели своими глазами, – ворчали они.

Филомена же под присягой заявила, что Мисс всегда была натурой неврастенической, что закатывала сцены и постоянно, до самого последнего дня, принимала опиум, что несколько раз при ней угрожала убить себя из-за какой-нибудь ерунды, обычно сентиментальной. И уж конечно – что у неё регулярно случались романы. О нет, порядочной синьорой, как наши женщины, она никогда не была. Американка, что с них возьмёшь? Другая мораль, понимаете? Причём влюблялась Мисс исключительно в недостойных её простолюдинов, чернь, и даже платила им или осыпала подарками, а потом, раскаявшись, чувствовала себя преданной, стыдилась своей страсти и мечтала о смерти, для чего и купила оружие (в этом она якобы призналась горничной под большим секретом).

– Знаю, мне стоило выкрасть и выбросить этот проклятый пистолет, чтобы и следа его в доме не было. Но, честно говоря, я почему-то в эти угрозы не верила... Да и потом, Мисс была моей хозяйкой...

А на вопрос, может ли она назвать имена любовников Мисс, Филомена ответила:

– Далеко не каждого, и они точно будут всё отрицать. Впрочем, уверена, ключей ни у кого из них не было.

Кроме того, она утверждала, что Мисс совершенно не терпела грязной одежды и была готова на всё, даже раздеться, застрелиться и снова одеться, лишь бы не испачкать платье; наконец, что я никак не могла достаточно хорошо узнать Мисс, поскольку виделась с ней всего раз в неделю, а не проводила рядом целые дни, как она сама.

Неужели следователи могли не понять, что Филомена им лжёт? Но чего ради она это делала? Кого защищала? Сама я догадаться не могла и предположений не строила, но в одном была уверена: рассказы о многочисленных любовниках и о том, что Мисс им платила, от начала до конца выдуманы. Как смела Филомена выдвигать столь позорные обвинения против человека, который уже не мог себя защитить, человека, который её обеспечил до конца жизни! Но что я могла возразить?

Доктор дал показания, что к его приходу Мисс определённо была мертва, но он не мог точно сказать, как долго; что она была полностью одета, включая застёгнутый под горло жакет; и что ни этот жакет, ни нижнее бельё оказались не затронуты выстрелом. Деньги, хранившиеся в корсете, тоже были на месте. Он считал маловероятным, чтобы у бедняжки хватило времени и сил одеться, а тем более застегнуться после того, как пуля пробила сердце, но не мог совершенно исключить такую возможность: ведь умирающие способны на самые невероятные вещи – это он знал по собственному опыту.

Следствие поверило клевете Филомены и неуверенности доктора, поскольку очень хотело в них поверить. Мне же полицейский сержант сказал, что я слишком эмоциональна, чтобы полагаться на мои слова. А узнав, что я зачитываюсь романами, посоветовал поменьше воображать.