В мечтах о швейной машинке

Эти слова стали для меня ударом в самое сердце. Через мгновение, натянув юбку и корсаж прямо на ночную рубашку и завернувшись в шаль, поскольку меня колотило от горя, я уже бежала за Филоменой.

Мисс нашли, как написали в отчёте агенты, одетой в дорожное платье и жакет из серого габардина, под которыми оказался необычный корсет, набитый итальянскими и иностранными банкнотами, в основном долларами. В одном из карманов на правом боку обнаружилось также множество английских серебряных фунтов. Толика везения – и любая из этих монет могла остановить пулю, пробившую сердце. Но не остановила. Мисс Лили Роуз Бриско никогда не везло: ни в жизни, ни в смерти.

К моему приходу в квартире уже был живший напротив доктор Бонетти и несколько агентов в штатском. Старший из них отвёл меня к Мисс. Её уложили на кровать в спальне, прикрыв до подбородка простыней и поправив причёску, так что казалось, будто она спит. Габардиновое платье, корсет и нижняя юбка лежали рядом на кресле.

– Узнаешь её? – мягко спросил агент, поддержав меня под локоть на случай, если я упаду в обморок. Мне казалось, я внутри стеклянного пузыря и наблюдаю за всем происходящим, включая собственное тело, с огромного расстояния. Украдкой взглянула в зеркало на комоде: белее полотна! Но сознания так и не потеряла.

– Разумеется, узнаю! – воскликнула я. – Это мисс Лили Роуз Бриско, я на неё уже десять лет работаю... работала...

– Горничная говорит, ты последняя, кто видел её вчера живой. Это правда? Во сколько ты ушла?

– В половине девятого... Но как такое могло случиться? Она ведь была совершенно здорова! Неужели удар? Ещё такая молодая... Или сердце?

– Да уж, сердце... Горничная тебе не сказала? Она застрелилась.

Я осела на кресло, прямо на одежду Мисс, почувствовав спиной плотность корсета, жёсткого от наполнявших его монет.

– Не может быть! Не верю! Наверное, в дом проникли воры! У неё было столько денег...

– Не только было, но и есть. Горничная утверждает, что ничего не пропало. Можешь сама сходить и убедиться.

Он отвёл меня в гостиную, где царил неописуемый беспорядок. Дорожная сумка была распахнута, повсюду разбросаны вещи Мисс, вырванные из книг страницы, крупные и мелкие купюры. Часть стульев опрокинута, бархатное покрывало с бахромой, обычно служившее скатертью, сброшено на пол, как и хрустальная ваза с нарциссами, вся вода из которая вытекла и стояла небольшой лужицей. Рядом – обведённый белым мелом силуэт. И, в довершение всего, знакомый пистолет у ножки кресла.

– Ничего не трогай! – предупредил агент. – Дождёмся комиссара.

– Но разве и так не ясно, что сюда кто-то вломился?! Была борьба, – нахмурилась я: мне казалось маловероятным, чтобы Мисс, прежде чем совершить самоубийство, в одиночку сотворила столько бед.

– Дверь была заперта, а на оконных рамах следов взлома нет. Мы повсюду искали, – возразил агент.

– У Мисс частенько случались истерические приступы. Вещами швырялась, рвала книги, хрусталь била, – вмешалась, стоявшая у двери Филомена, заламывая руки.

Я изумлённо взглянула на неё, поскольку за долгие годы ни разу не был свидетельницей подобных приступов и никогда о них не слышала.

– Я тебе не говорила, она же потом всегда стыдилась того, что натворила, – объяснила горничная. – А всё опиум проклятый, попомни моё слово!

– Не говори так! Это же было лекарство от бессонницы! И она его уже много месяцев не принимала!

– Тебе-то откуда знать? Агент нашёл на тумбочке бокал и початую бутылку!

За всё это время доктор не произнёс ни слова. Мы были знакомы: иногда, ещё с бабушкой, заходили к его жене перелицевать пальто. Бонетти – семейство достойное, но слишком уж многодетное, чтобы позволить себе новую одежду.

– Эта американка... Когда ты уходила, она не выглядела встревоженной? Может, жаловалась на что-то? – расспрашивали меня агенты.

– Нет, она была совершенно спокойна, улыбалась... Да и с чего ей было стреляться?

– Ну да, стала бы она тебе рассказывать... – перебила Филомена. Я пошатнулась: закружилась голова. И откуда столько агрессии? Кто-то принёс мне стакан воды.

Прибывший в сопровождении полицейского фотографа комиссар заставил нас повторить, как всё случилось. По словам Филомены, она должна была заехать за хозяйкой в шесть утра, поскольку поезд отходил в семь, но около четырёх проснулась от дурного сна, в котором Мисс рыдала и звала её.

– Обычно я не суеверна, но этот сон был будто наяву. Ну, я и поднялась посмотреть, даже мужа не будила – я ведь за углом живу.

Я сразу вспомнила, что как раз около четырёх мне приснилась бабушка, вспомнила её встревоженное лицо... «Выходит, она приходила вовсе не для того, чтобы предостеречь меня от связи со студентом. Она из-за Мисс приходила», – пристыженно подумала я. Нет уж, своих снов я комиссару рассказывать не стану.