В мечтах о швейной машинке

– Слушай, – сказала Мисс очень серьёзно. – Ты молода и, может случиться, влюбишься. Но никогда, запомни, никогда не позволяй мужчине проявлять к тебе неуважение, мешать делать то, что кажется правильным и необходимым, что тебе нравится. Твоя жизнь – только твоя, помни это. Ты никому ничего не должна, только самой себе.

Это были непростые слова, слова американки. Женщина должна приносить себя в жертву, должна терпеть, молчать. Так меня учили, так делали все вокруг. И разве не принесла я сама огромную жертву, оставив мечты о синьорино Гвидо? Теперь я думала о нём, как о давно умершей бабушке: с любовью и горечью, как о человеке, которого снова увижу только в Раю, если тот, конечно, существует.

Я перешила корсет, добавив ещё карманов. В последнее время Мисс так исхудала, что, даже до отказа набив их банкнотами и монетами, всё равно выглядела стройной. После нескольких примерок, убедившись, что под жакетом все эти деньги совершенно незаметны, Мисс забрала из банка остаток наличных – весьма приличную сумму. Мне оставалось только поражаться, как это, держа дома такие богатства, она по-прежнему не запирала дверь, доверяясь простой щеколде.

День за днём ни один гость не уходил из её дома без подарка, и вскоре весть об отъезде разнеслась по всему городу. Теперь попрощаться заходили все, кто хотя бы раз за эти годы побывал у Мисс. Как-то, когда я помогала ей убрать платья в большой вертикальный кофр, который Мисс собиралась взять в дорогу, зашёл и барон Салаи. В комнате было другие гости, но из уважения к нему они умолкли, едва барон начал свои разглагольствования. Он знал, что к его словам прислушиваются, и говорил значительно, выдерживая паузы, будто актёр, читающий драматический монолог. Впрочем, Мисс не стала отрываться от своего занятия и слушала его довольно рассеянно.

– Так значит, Вы всё-таки решились, – говорил Салаи, неодобрительно оглядывая голые стены со следами висевших там некогда картин. – Но решение Ваше ошибочное. И Вы ещё не раз о нём пожалеете.

– Я так не думаю, – спокойно ответила Мисс. – Я бесконечно рада, что снова увижу дом, сестру, друзей.

– Но самые близкие Ваши друзья остаются здесь, – возразил барон.

– Они оказались вовсе не такими близкими, как я считала. Хорошо, что я наконец это поняла.

– Вы – просто дура и ничего не понимаете!

– Что ж, раз Вы так считаете, то и скучать по мне не будете.

– Конечно, нет! Я всего лишь зашёл попрощаться, поскольку и сам собирался уезжать. Тремя днями раньше Вас. Направлюсь в Париж.

– Счастливого пути! Поразвлекитесь там.

Я, разумеется, не могла не подумать о Le Chabanais: после скандала с дамами Провера моя невинность в этом вопросе изрядно пошатнулась. И уж кто-кто, а барон не пожалеет пятисот франков за вход.

Мы проводили его взглядами и продолжили заниматься платьями, а затем принялись убирать в коробки шляпы.

И вот наступил канун отъезда. Багаж уже отправили на станцию, и в квартире было пусто, не считая мебели в спальне и гостиной, которую владелец пожелал оставить. Мы с Филоменой домыли полы в комнатах, и она ушла домой, пообещав вернуться к рассвету с мужем и наёмным экипажем, чтобы проводить Мисс на вокзал. Я же немного задержалась, чтобы проверить, всё ли на месте, всё ли в порядке. Внимательно осмотрела комнаты: Мисс хотела вернуть квартиру владельцу в том же виде, в каком получила. Наконец мисс Лили Роуз отпустила меня, напоследок обняв, вручив щедрые чаевые и присовокупив к ним записку со своим нью-йоркским адресом.

– Если когда-нибудь задумаешься об эмиграции, напиши мне, – посоветовала он.

Я слегка всплакнула, она – нет: думаю, была слишком счастлива и слишком взволнована, чтобы растрогаться. Дорожный жакет ждал в шкафу, как и корсет, уже набитый банкнотами и монетами.

– Пообещайте мне, что хотя бы сегодня запрётесь на ключ, – умоляющим тоном пробормотала я.

– Ладно, обещаю. А теперь иди, уже поздно. Удачи тебе.

Я спустилась по лестнице, утирая глаза передником. И решила, что непременно приду на вокзал, чтобы проститься с ней в последний раз, пусть даже Мисс того и не хотела.

Той ночью я не могла уснуть: едва смыкала глаза и начинала видеть сон, как тотчас же просыпалась. Мне снилась бабушка: она смотрела на меня с тревогой, словно пыталась предупредить об опасности. «Знаю, знаю, – хотела сказать я, – не волнуйся, я давно бросила мечтать о Гвидо Суриани», – но не успела открыть рот, как поняла, что уже не сплю. И в конце концов решила вставать: зажгла свечу, взяла книгу. В доме было холодно, так что я, завернувшись в шаль, села у окна, ожидая рассвета, чтобы одеться и, как собиралась, пойти на вокзал.

Но солнце ещё не взошло, когда я услышала тихий стук в выходящие на улицу ставни. Это была Филомена.

– Пойдём! Скорее! – тихо проговорила она, и голос её был полон отчаяния. – Случилось непоправимое. Полиция хочет с тобой поговорить.

– Что такое? Где?

– В квартире Мисс. Она мертва.