Читаем В месте здесь полностью

– Это какое-то перекрёстное оправдание, как перекрёстное опыление. Я нужен кому-то, кто-то нужен мне, это так, но это именно связь определенных людей, а не оправдание?


– К ежевике надеюсь успеть, обязательно сходим.

– Билет у тебя на восьмое сентября. Или я ошибаюсь? Если ты уже знаешь, когда вернёшься в Германию в следующий раз – скажи. Мне тоже необходимо планировать свою жизнь без тебя.


– Ракушки вмещают море, когда мертвы.

– Ракушки всегда вмещают море, даже тогда, когда сами находятся в море.


– Пятьдесят один килограмм багажа – книги, в основном. С пересадкой в Мюнхене. В самолёт – с двадцатисемикилограммовой сумкой, весело ею помахивая, чтобы никто не подумал о весе, благо книги компактные. Хорошо, что я тогда не знал, сколько она весит. Мышь говорит, что впервые видит человека с такой «печатью усталости на лице» – прямо как в книгах писали. И что скажет о моём позеленевшем виде мама?


– Но ты можешь где-то болтаться со мной. Тогда я и жаловаться не буду. А можешь везде болтаться без меня. Тогда жаловаться будет просто некому.

– А можно я и с тобой, и без тебя?

– Для нас вопросы «можно или не можно» давно уже потеряли всякий смысл, каждый поступает так, как считает нужным или разумным в данном случае. И на этот вопрос я тебе отвечать не собираюсь.

– На этот – да, потому что он общий, а в частных случаях я иногда решаю сам, а иногда спрашиваю. А ты различать не хочешь.


– Во-первых, собеседник, во-вторых, любовник, в-третьих, попутчик.

– Но все это не разделишь на первое, второе, третье, потому что спутник – это вторые глаза, для этого нужна такая настройка, которая только с девушкой? girlfriend? – начал я любить некоторые английские слова – и возможна. Даже полезные действия – вроде починки утюга или брюк, кто уж что может, – не чисто полезные, если их для близкого человека делаешь. Себе мыть полы – тоска, другому – праздник.


Не стена, а игла плача моего, ты, делающая комнату, в которую входишь, домом моим. Взгляд, которым я могу смотреть, в котором растет мой. Тёплый воздух постоянной ночи моей. Зацепочка, чертополох в неостанавливающемся ветре.


– Ко мне куда? в Штутгарт или на улицу Дыбочарского?

– Нет, не в пространство, где ты можешь быть или не быть, а к тебе, как к определённому существу, где бы ты в это время ни находился.

– А если я к тебе прихожу, ты куда хочешь? к самой себе?


– Твои письма становятся всё короче – я понимаю, устала ждать.

– Это я виновата. Что-то у меня вчера какая-то работа образовалась, и я тебе не ответила толком. А ночью кусают комары, прямо как звери какие. Но почти два месяца – это много. Я тут занялась твоим делом – подсчитала твоё отсутствие за последние полгода. Из 180 дней – 107. Приплюсуй к этому твои поездки в Питер – и кого ты чаще видишь – меня или других своих девушек? Я не жалуюсь, но и ты тогда тоже не жалуйся, что я обижаюсь. Не боишься, что мне однажды станет всё равно? Я больше не буду спрашивать, когда и на сколько ты уедешь.

– И мои всё короче. Я тут устал до смерти, от всего – от работы, от карантина, от их бюрократичности, от бестолковости, от муравейника. Все силы уходят на оборону, хорошо хоть Лин есть, без неё бы совсем плохо было. Думаю, что приеду страшно злой, хотя это лучше, чем уставший.


– Просто осень, просто дождь, просто в доме слишком тепло – топят у нас хорошо осенью. Так что даже и не поймёшь, почему плачешь второй час подряд. Не знаешь, что легче – забыть или помнить. И что – забыть, и как – помнить. Состояние лёгкого гриппа, когда по коже триста сорок пятый раз пробегают целые толпы мурашек, и начинаешь смеяться, чтобы попытаться перестать плакать. Хорошо, что есть кому пожаловаться – компьютер, как и бумага, не станет ни утешать, ни уговаривать, ни говорить «сама виновата», ни прочей пустой дребедени. Наверное, в конце этой недели будет поездка в Питер. Короткая, как сверкание, и торопливая, как опоздавший улететь грач. Пока ещё не замёрзли озёра – успеть обойти большую часть из них, думая о тебе. Может быть, таким образом к тебе вернётся хотя бы капелька.


– В Ихэюане ты могла зависнуть на берегу большого озера и не увидеть микро-Сучжоу, каллиграфа и так далее. Тут опять решать заново. Жаль, невозможно раздвоиться. Вот я сейчас делаю что-то интересное, могу продолжать, но тогда не сделаю что-то другое интересное. И, возможно, никогда этого вообще не узнаю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Стихи и поэзия / Поэзия