Читаем В месте здесь полностью

– Но это хорошо. Кинусь его читать, благо, он у меня стоит на видном месте и на нижней полке, зелёненький, как крокодильчик летний. А к щебёнке я привычная. Почитаешь провинциальные журналы, и Генделев мягким песочком покажется.


История хорошо документирована – римских императоров мы знаем в лицо. Луция Вера и Филиппа Араба на улице узнал бы – несмотря на свою никуда не годную память на лица. А человеческий взгляд – только у философов. Карнеада, Ксенократа. В римских скульптурных портретах усталость и горечь невероятные. Потом они подавлены официально-помпезной тяжестью, а потом портреты вообще перестали делать.


– А сейчас ты какой?

– Никакой. Это не отговорка, а определение.

– А кто ты из предметов?

– Предметы функциональные, а я за собой какого-то сведéния к одной функции не чувствую. Может быть, книга, но такая, которую не только читать, но и под голову подкладывать, или как груз использовать.

– Я, наверное, чайная чашка, а ты – старый буфет с потайными ящиками, про которые никто не знает.

– Когда ты спросила о предмете, я почему-то подумал о стакане. Но он прозрачный. А чашка простая слишком, ты гораздо сложнее.

– Стакан простой и прозрачный, ты явно не стакан. А я всё же чайная чашка: сколько в ней всего намешано – и глина, и песок, и вода, и огонь.

– К глине ты действительно имеешь отношение, к воде тоже. Но это скорее берег чего-то маленького. Ручей? (а кузнечик там не утонет?) Глина же застывает после обжига. На ней только царапать потом. Ты не настолько каменная.


– Мне предлагали семена конопли – вот зачем бы?

– Курить и вить верёвки.

– Нет, курить лучше кальян, а верёвки вить у меня не получится, это же семена, а не сама конопля. Может быть, воробьёв кормить?

– Из семян можно вырастить коноплю на балконе. Воробьи обойдутся.

– Она вырастила коноплю на балконе, и тысячи наркоманов по ночам пели под её окном серенады.

– А она думала, как отличить тех, кому нужна она, от тех, кому нужна конопля.

– А вот за это не беспокойся – отличить я смогу быстро и безошибочно. Да и ты тоже.


– Страсбургский собор – чтобы скульптуры пересмотреть, надо год потратить. Разный, как мир. Рос с романской алтарной части до постготических галерей. Стоит над городом, скорее включая его в себя, чем подавляя. Вообще здесь архитектура легче и изысканнее, чем в Швабии. Вспоминаются Питер и даже Одесса. И витрины магазинов не штутгартские, аккуратно показывающие, а с французским вкусом. Платаны, рукава реки. На середине моста через Рейн черта фломастером на перилах, по бокам от нее кто-то написал France и Germany. Вот и вся граница. А в бетонном доте живут бродяги.


– Ёлка всё же купилась. Она сейчас нависает над изголовьем дивана, так что, когда утром будешь целовать – не уколись. Проснусь ночью, подниму голову, а надо мной – ёлкина лапа. И пахнет – как в лесу. Приходи понюхать. Мы летим навстречу друг другу, встречаемся где-то над Уральскими горами, целуемся и разлетаемся обратно – ты к своим китайцам, а я обратно в постель. Вообще, очень сильно хочу проснуться с тобой рядом и тихо-тихо лежать. Но ты поднимаешься так рано и сразу уходишь.

– Самая длинная ночь – и середина моей поездки. Уже немного осталось. Я тут ничего не успеваю. Хватаюсь за одно – всё остальное стоит.

– Как будто я успеваю! Мне вот только вчера сны начали сниться, а то тоже не успевали – только-только соберутся, а я уже должна вставать. Ты мне сегодня прислал ёлочный запах – у тебя тоже ёлка появилась? А у меня по утрам новое занятие – выковыривать из головы иголки ёлкины! Они на меня падают во сне.


– Но я же тебя спрашивал! На следующий Новый год не поеду никуда. Мог бы и на этот не ехать, если бы ты сказала. Вот почему ты, когда спрашиваю, говоришь, что можно, а когда я делаю, оказывается, что нельзя?

– Я не возражаю, если ты куда-то уезжаешь. Это твоя жизнь, и ты вправе сам решать, как, где и с кем её проводить. Я просто говорю, что мне бы хотелось сейчас быть с тобой. Тебе было бы легче, если бы мне не хотелось тебя видеть? Я скучаю по тебе, и почему не могу тебе этого сказать? Думаю, это не последний Новый год, который мы проводим порознь. Вполне возможно, это произойдёт и тогда, когда ты (случайно!) окажешься на Новый год здесь. Ты захочешь побыть без меня, или я без тебя.

– Но я мог сюда не так надолго поехать – до конца декабря только. Я специально тебя спрашивал.

– Но я тебе и сказала: можешь ехать. Ты и поехал. Если бы ты не хотел, то ты бы остался. Моё дело – дать тебе возможность, не удерживать без необходимости, твоё – воспользоваться или нет этой возможностью.


– Лёд, видимый сверху, с горы весной. Застрявший между косами, покрытый водой, уже серо-фиолетовый, с белыми гребешками маленьких торосов. Как маленький шторм – свинцовая вода и барашки. А вокруг – сияющее солнце, голубое небо, яркая молодая трава. Окно в бурю. Целовался в лесу с молодой ящерицей, серо-зеленой, отливающей иногда радугой. Не лучше ли раздать подснежники вместо чтения стихов? Повернуть хоть ненадолго к внесловесной реальности.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Стихи и поэзия / Поэзия