В мире античных образов

В то же время Красс употреблял все усилия, чтобы оправдать доверие сената, сделать, наконец, себе военную карьеру и уничтожить кошмар, тяготевший над римскими рабовладельцами. Когда легат Красса Муммий, командовавший двумя легионами, потерпел поражение, Красс воскресил старинный обычай децимации, отобрав пятьсот легионеров, бежавших первыми, и казнил из них каждого десятого. Однако поражение части крассовских войск не облегчило положение Спартака. Он все же был оттеснен легионами Красса на Бруттийский полуостров, где римский полководец повел против него позиционную войну, заперев выход фортификационными сооружениями. Началась трагедия Регия и Брундизия. Правда, Спартак, действовавший по внутренним коммуникационным линиям, снова добился успеха, сосредоточив в одном месте кулак против растянутой линии войск Красса и прорвав ее. Если верить Плутарху, Красс даже заколебался между двумя решениями — просить у сената вызова Помпея из Испании и Марка Лукулла из Фракии и желанием одному пожать лавры победы. Он решился на последнее, и ему помог новый раскол среди приверженцев Спартака. От Спартака отделились Кай Ганник и Каст, вскоре разбитые Крассом. По Плутарху, более двенадцати тысяч рабов легло на поле сражения, причем только двое из них были ранены в спину.

Развязка приближалась. Армия Спартака совершала свой последний марш к Брундизию. Вождь рабов в последний раз показал свои полководческие способности, разбив одного из легатов Красса и квестора Скрофу. Но в Брундизии стоял Марк Лукулл, сзади надвигался Красс. Последний бой кончился истреблением революционной армии рабов. Спартак во время боя пытался добраться до самого Красса и убил двух римских центурионов, стремившихся поразить вождя ненавистных повстанцев, но в конце концов был изрублен. Тело его избегло посмертного позора, так как не было найдено на поле битвы. Крассу досталось другое утешение. Аппиева дорога была украшена шестью тысячами крестов, на которых были повешены пленные рабы. Другой герой римских рабовладельцев, только что вернувшийся из Испании Помпей, добивал остатки восставших. В своем донесении сенату он писал, что «Красс разбил рабов в открытом сражении, а он, Помпей, вырвал самую войну с корнем». Впрочем, Помпей ошибался — еще в апреле 70 г. Цицерон, возвращаясь из Сицилии, принужден был переменить в юго-западной Италии свой маршрут из сухопутного на морской, так как там еще бродили последние остатки великой спартаковской армии.

Таков был конец грозного восстания гладиаторов. Эта трагическая эпопея сравнительно слабо отражена в исторической литературе и почти не оставила следов в искусстве того времени. Только в 1927 г. в итальянской исторической литературе был опубликован любопытный фрагмент стенной живописи, найденный при помпейских раскопках. Фрагмент этот плохо сохранился и потому может быть интерпретирован с различных точек зрения. Главное затруднение состоит в решении вопроса о том, сколько сцен заключает найденный памятник. Одно остается совершенно бесспорным: на правой стороне картины изображены два сражающихся всадника, из которых один имеет над собой надпись «Спартаке», а другой, по остроумной конъектуре Майури, — «Феликс из Помпей».

На правой стороне картины изображен бой двух пехотинцев. Представляют ли обе сцены единую композицию или дают последовательное развитие схватки? Этот вопрос особого значения не имеет. Сверять версии Аппиана и Плутарха по этому фрагменту или проверять его литературными данными также рискованно. Несомненен лишь один факт: некто Феликс из Помпей претендовал на славу и вечную благодарность потомства и увековечивал себя как убийцу Спартака. Кто знает, может быть, голова предводителя рабов была даже оценена и этот Феликс выступал кандидатом на обещанную сумму. Как бы то ни было, этот плохо сохранившийся и беспомощный по своему художественному исполнению фрагмент совершенно уникален по своему историческому интересу.

Спартаковское восстание было последним, но самым грандиозным восстанием рабов эпохи Римской республики. После него, в последних схватках гражданской войны началась новая стабилизация рабовладельческого Рима. Возможности рабовладельческой социально-экономической формации еще не были изжиты, и нужны были еще целые столетия, чтобы власть рабовладельцев рухнула. Сравнительная живучесть рабовладения не была единственной причиной гибели спартаковского движения. Не только спартаковское, но и другие движения рабов в древности были крайне бедны в своих положительных программах. Рабы, даже и восставшие, не были «классом для себя». В политическом отношении они не шли далее подражания общественным формам, господствовавшим у них на родине, экономически их идеалы не простирались далее восстановления либо свободного мелкого производства, либо общинного землевладения.