Наконец странное и упорное желание кузнечика сбывается: вода подхватывает его, и он качается на волнах, беспомощно дрыгает ногами, а потом замирает, почти полностью погрузившись в воду. Жду, когда волны выбросят кузнечика на берег, и, не дождавшись, лезу за ним. Вот он у меня на ладони, неподвижный и будто мертвый. Укладываю его на теплый камень боком к солнцу и спешу по своим делам.
На обратном пути заглядываю в это место. Кузнечик как будто ожил, изменил позу, и в его серых глазах отражается красное, заходящее за горы, солнце. Погиб он только на десятый день уже в городе в просторной банке, выставленной на солнце.
Я думаю, что если внимательно поискать, то среди разных насекомых можно встретить большое количество старичков, каждый из них будет со своими старческими странностями. К тому же жизнь почти никогда не покидает тело насекомых сразу, умирают они медленно и постепенно.
Прошло время, когда гусеницы походного шелкопряда целыми семьями, не разлучаясь, путешествовали по пустыне. Прошло и время, когда, повзрослев, они навсегда расстались и расползлись во все стороны, и каждая гусеница, найдя укромный уголок, окуклилась, свив нежный белый шелковистый кокон. Теперь куколкам осталось пролежать немного в коконах в тепле жаркого солнца и выйти светлой бабочкой.
В небольшую впадинку среди округлых и желтых холмов сбежались весенние воды, и в бордюре яркой зелени засверкало синее озеро. Я направил к нему машину и вблизи берега увидел небольшую площадь, покрытую каменными плитками. Под ними могла оказаться интересная для меня пожива.
Жителей под этими камнями оказалось много: сонные жуки-чернотелки, медлительные уховертки, юркие чешуйницы и очень шустрые серые кузнечики-меченосцы, прозванные так за кривой, плоский, похожий на меч, яйцеклад.
В укромных ложбинках под камнями нашел еще несколько очень крупных коконов, сплетенных из толстых, прочных темно-коричневых нитей. В них оказались чудесные темно-красные куколки бабочек-бражников. Очень прочная оболочка не уберегла одну куколку: кто-то прогрыз кокон и полакомился ею. Еще лежали под камнями белые коконы походного шелкопряда. Гусеницы недавно окуклились. Их покой не был безмятежным. Кто-то основательно здесь похозяйничал. У многих оболочки основательно прогрызены, а от куколки и следов не осталось. В других коконах зияли большие рваные надрезы с измочаленными краями, перепачканными соками тела растерзанной куколки.
Мне никогда не приходилось видеть истерзанных куколок, нашедших приют под камнем. Кто же здесь занимался подкаменным разбоем?
Продолжаю переворачивать камни, надеясь найти ответ на неожиданную загадку. Над синим озером летают чайки, села парочка уток-атаек; к ним можно было бы подобраться с фоторужьем. Но надо искать, переворачивать камни.
Вот из-под одного камня быстро выскакивает толстенькая самочка кузнечика-меченосца и, сделав несколько больших прыжков, скрывается. Тут же и три кокона с чистыми надгрызами и без следов куколок. Уж не кузнечики ли занимаются подобным ремеслом?
Многие кузнечики, как оказалось, отчаянные хищники и не склонны придерживаться вегетарианского образа жизни. Интересный кузнечик-дыбка Saga pedo, он подобен богомолу и, забравшись где-нибудь сбоку большого цветка, подолгу караулит добычу. Настоящий хищник и обжора белолобый кузнечик! Есть хищники, наверное, и среди сверчков. Так мне удалось установить, что неутомимый запевала степей и пустынь двупятнистый сверчок Gryllus bimaculatus — искуснейший охотник за яйцами каракурта, находящимися в коконах. Своими гурманскими наклонностями он наносит большой урон племени этого ядовитого паука.
Набираю коконы шелкопряда и кладу их в одну банку с несколькими кузнечиками. Посмотрю, что получится!
Еще под камнями встречаются несколько обыденных фаланг Galeodes caspius. Как всегда, они дерзки, пожалуй, даже наглы, оказавшись на свету, угрожающе щелкают кривыми зубастыми челюстями, подскакивая кпереди и пытаясь напугать нарушителя покоя. Уж не фаланги ли грызут коконы, измочаливая края надрезов? Их челюсти не особенно деликатное для этой цели орудие.
Одна фаланга тоже посажена в отдельную банку с коконами шелкопряда, пусть путешествует с нами.
Проходит день, но в банке с кузнечиками ничего не произошло. Сидят мои пленники скучные, вялые, едва пошевеливая усиками. Фаланга же бесцеремонна. Она не преминула воспользоваться коконами шелкопряда и, проявив безудержное обжорство, съела их все до единого, проделав типичные отверстия с измочаленными краями, такие же, как и под камнями. Выходит загадка раскрылась. Но только наполовину. Остался неизвестным тот, кто прогрызал коконы, делая чистый разрез, и целиком поедал куколок. Может быть, к этому ремеслу приспособились не все, а только некоторые кузнечики-меченосцы, и мне верится, что та толстенькая и шустрая самочка, которая так стремительно удрала от меня, и была такой искусницей среди своего племени. Но, как говорится, не пойман — не вор.