Еще несколько теплых дней. Маки начинают ронять потемневшие лепестки на светлую почву пустыни. Отцветает ревень, и на нем повисают бордово-коричневые семена. В это время из его полых стеблей раздается шорох. Он усиливается с каждым часом. Потом кое-где появляются темные отверстия, и оттуда выглядывают блестящие головки гусениц. Наступает ночь. Гусеницы расширяют окошки своих темниц, падают на землю и зарываются. Там они окуклятся и замрут до будущей весны. Когда же вновь зацветет ревень, из куколок выйдут бабочки и отложат яички на ревень. Но вот интересно: гусеницы появляются на ревене только тогда, когда на растении созревают семена, и повреждение стебля не имеет значения для растения. Зачем губить хозяина, от которого зависит собственное благополучие?
В дырочки, проделанные гусеницами, вскоре забираются муравьи-тапиномы и саксауловые муравьи. Они находят внутри что-то съедобное, что-то добывают для себя в этой влаге, пронизанной коричневым пушком.
Но вот наступают жаркие дни. Большие зеленые листья хотя и мало жили, но много «поработали», теперь, высохнув, стали легкими, как газетная бумага, покоробились. Подул ветер, и они все сразу заколыхались, зашуршали, приподнялись, покатились по пустыне. Налетел смерч, поднял их в воздух, закрутил и помчал дальше и дальше. Поэтому листья и были такими широкими, чтобы растение скорее успело сделать свои дела за короткую весну пустыни.
В это время муравьи наперебой бросаются на слегка обнаженный корень, на место, где были прикреплены черешки листьев, и жадно сосут влагу, одновременно выгрызая кусочки белой ткани. Для чего она им нужна?
Проходит еще несколько дней, обнаженный корень пересыхает, его засыпает пылью. Муравьям более нечего делать возле растения. Вскоре ломаются стебли, и ничего не остается от роскошного растения.
Впрочем, как ничего? В жаркой почве пустыни дремлет мощный корень ревеня, да всюду в ложбинках застряли семена. Они ждут новой весны и новой, короткой, бурной жизни. Вместе с ними все долгое жаркое лето, осень и длинную зиму ждут весну и муравьи-почитатели его кореньев, и бабочка, дремлющая куколкой, а также множество других насекомых, лакомящихся нектаром. И обязательно дождутся!
Яркое зеленое пятно среди светло-зеленой и выгоревшей на солнце пустыни показалось необычным. Пятно сверкало на солнце и переливалось различными оттенками от светло-сизовато-зеленого до сочной зелени малахита.
Нам надоела долгая дорога, надоел и горячий ветер. Он врывался через поднятое лобовое стекло и, казалось, дул из раскаленной печи. Поэтому зеленое пятно в стороне от дороги невольно привлекло нас к себе, и мы решительно свернули к нему и вскоре оказались в обширном круглом понижении среди выгоревших пустынных холмов. Здесь, в бессточной впадине, весной скоплялась вода, образуя мелкое озерко. Обильно напитав влагою почву, оно постепенно высохло, но на его месте теперь росла хотя и коротенькая, но пышная зелень. Следы овец говорили о том, что растения здесь не раз были объедены, но они упрямо боролись за свою жизнь и тянулись кверху.
Зеленая чаша разноцветная. Снаружи ее окружала сизоватая татарская лебеда. К средине от нее шло широкое зеленое кольцо мелкого приземистого клевера. К нему примыкала узкой каймой светло-серая птичья гречиха, и, наконец, весь центр этого большого роскошно сервированного блюда занимала крошечная темно-зеленая травка с миниатюрными голубыми цветочками. Между этими поясами, разделяя их, располагались узкие кольца голой земли.
Мы с удовольствием расположились среди зелени. Здесь даже воздух казался влажнее, чище и дышалось легче.
Меня не зря потянуло в этот небольшой уголок пустыни размером всего лишь в какие-нибудь триста метров в диаметре. Физики и любители парадоксов назвали бы его антипустыней, настолько он резко контрастировал с нею. Здесь кипела разноликая жизнь. Сюда с окружающих земель, обреченных на прозябание в ожидании далекой весны, собралось все живое.
Едва я ступил на зеленую землю, как с низкой травки во все стороны стали прыгать многочисленные и разнообразные кобылки, большей частью молодежь, еще бескрылая, большеголовая, но в совершенстве постигшая искусство спасения от опасности. Кое-где среди них выделялись уже взрослые, серые, с красноватыми ногами, кобылки-прусы. Отовсюду раздавались короткие трели сверчков. До вечера и поры музыкальных соревнований было еще далеко, но им уже не терпелось. Представляю, какие концерты устраивались в этом маленьком рае с наступлением ночи!
Кое-где на высоких травинках сидели, раскачиваясь на легком ветерке, сине-желтые самки листогрыза Gastrophisa polygonica. Они так сильно растолстели, что их крылья едва прикрывали основание спинки и казались нарядным жилетиком на толстом тельце. Ленивые, малоподвижные и совершенно равнодушные ко всему окружающему, они рассчитывали на свою неотразимость подчеркнуто яркой одеждой, предупреждающей о несъедобности.