В моей руке - гибель

Колосов стоял, демонстративно отвернувшись к окну.

В Раздольске снова шел дождь — в его мутной пелене тонул двор отдела, а «газик» — «канарейку», затормозившую посреди разлившейся лужи, можно было принять за ярко раскрашенный баркас.

Катя прислонилась спиной к двери колосовского кабинета: так просто она не уйдет.

— Я хочу ЕГО видеть. Мне необходимо говорить с ним, — повторила она зло и упрямо. — После всего, что я для тебя, Никита, сделала, ты не смеешь мне отказать. Просто не имеешь права!

Колосов обернулся: ого, уже начали считаться, кто сколько сделал по этому делу. Как это на Катерину Сергеевну не похоже!

— Димке ты же позволил увидеться с ним, — произнесла Катя уже тише.

— Он его брат.

— Но ведь расчет твой все равно не оправдался!

Колосов прищурился: расчет… на что, Катерина Сергеевна, милая ты моя!

— Он молчит, Катя. Ни в чем не сознается, — сказал он спокойно. — И в этом ничего необычного нет. А с братцем его мы действительно надеялись на… на то, что, как ты говорила… ну, в общем, на то, что они близнецы, очень близкие друг другу. Маленько промахнулись.

— Я тоже должна его видеть. — Катя упрямо мотнула головой. — Я хочу спросить у него только одно: где Лиза, Вы все равно вот так ничего у него не узнаете.

— ТАК, это как же?

— Так подло: заставляя его брата играть роль Иуды!

Колосов почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, словно она ему оплеуху вкатила — да за что?!

— Катя, ты будешь жалеть о том, что сейчас говоришь.

Она отвернулась. Потом быстро пересекла кабинет, села на стул. Сжалась в комок.

— Прости, Никит. Я сама не знаю, что со мной. С нервами стало как-то… дрянь, в общем. Ну разреши, а? Ведь тут только в ИВС спуститься. Мне необходимо видеть Степку. Даже если он не станет ничего мне говорить, все равно я… Я хочу сама посмотреть, убедиться…

— В чем? В чем ты хочешь убедиться. Катя? Кто неделю назад убеждал меня тут с пеной у рта? — Колосов чувствовал, что вот-вот готов и сам взорваться и наговорить ей такого, чего она ему долго не простит.

— Я хочу сказать самой себе: все, Лиза мертва и он ее убил.

А сейчас вот так я… я не могу себе этого сказать. Мне нужно услышать это от него или увидеть по его лицу, что…

— Физиономистка какая!

— Не физиономистка, а… Мне, может быть, тяжелее всех вас общаться с ним. Но это необходимо, я должна. Это мой долг перед Лизой… — Катя запнулась, вздохнула тяжко. — Я не могу это сбросить с себя.

— На мне дело висит, Катя, раскрытие! А раскрыто дело еще не до конца, я сбросить его с себя не могу, потому что не все еще сделано: признания не получено, орудие, которым он раны наносил, не найдено!

— И не только поэтому, Никита. Меня ты не обманешь.

И не надо повышать на меня голос.

Они смотрели друг на друга. Потом Колосов устало махнул рукой, буркнул:

— Развели тут зоопарк, смотрины, черт! — и рывком начал набирать номер начальника ИВС.

Они ожидали в следственном кабинете изолятора, когда усиленный конвой приведет Степана Базарова. Катя ощущала, как противно начинает сосать у нее под ложечкой. Это был не страх, не слабость, не прежнее нездоровое любопытство. Правда была в том, что все эти ее настойчивые «я должна его видеть» сводились к одному: вот так просто она освободиться от этого ужасного человека не могла, даже несмотря на то, что каждый раз при воспоминании о видеопленке задержания к ее горлу подкатывал клубок тошноты. Говорят, клин клином вышибают. Может быть, новая встреча лицом к лицу освободит ее от того, что ей мешает жить.

То, что его брат Дмитрий предложил ей себя в качестве утешения, лекарства, тоже не давало ей покоя. Ведь это и вправду — лекарство. ОН УГАДАЛ ЭТО САМЫМ СТРАННЫМ ОБРАЗОМ. Для нее — пилюля от этого ужасного, как говаривали в старину, греховного наваждения — ибо кто есть близнецы, как не один человек в двух лицах? А для него, Димки…

От чего же он хотел лечиться ею, Катей? Только ли от одиночества, обрушившегося на него после крушения семьи?

Катины путаные мысли прервались: конвой ввел Степана.

Она ожидала увидеть его… Психбольной, вервольд, оборотень — каких только ассоциаций у нее не возникало! Обезумевшее существо, грязный, лохматый, небритый, страшный — как тот цыганский юродивый кодлак, как он сам себя называл…

Но Базаров выглядел вполне нормально, если даже не сказать — прилично для провинциального ИВС: гладко выбрит («Неужели ему бритву дают?» подумала Катя), подтянут.

Одет в свежий фланелевый костюм «Рибок», а прежде в школе ходил в каких-то обносках.

Кате он опять вроде бы и не удивился (как тогда, у цыган).

У него вообще был такой независимо-отрешенный вид, словно его уже ничто удивить не может. Он скользнул по фигуре Колосова оценивающим взглядом, чуть усмехнулся.

— Привет.

Катя сглотнула: прежний страх внезапно пропал. Но чувствовала она себя теперь дура дурой: ну и зачем пришла? Как начинать с ним разговор? Надо было хоть подумать, с чего…

Степан подошел к стулу, намертво привинченному к полу.

— Я могу сесть?

Колосов кивнул. Отметил: конвой стоит в дверях. Лица у милиционеров настороженные, напряженные. Он покосился на Катю: ну, что дальше-то, барышня?