В моих глазах – твоя погибель!

– Пойдем в дом, ты ляжешь, а я с тобой посижу, – начал было Саша, но тут с крыльца подала голос Тамара:

– Тебе в институт надо! Обходной отнести! Слышишь?!

– Тамама, да ты что? – обернулся Саша, но Женя стиснула его ладонь:

– Ничего, мне в самом деле уже совсем хорошо. Ты в институт? Пошли, я с тобой. Проветрюсь немножко.

– Куда? – метнулась с крыльца Тамара. – Сиди дома. Нам надо поговорить!

– Да поговорили уже, – отмахнулась Женя. – Сколько можно?

– Сколько нужно! Сколько нужно, столько и будем говорить. И ты поступишь так, как я сказала! Поняла?! – истерически вскрикнула Тамара. – Ты передо мной в долгу! Ты должна мне! Я тебе жизнь отдала! Ты сделаешь то, что я велела! Иначе ты его погубишь! И себя погубишь!

– А ну, тихо! – свирепо рявкнул Саша.

Тамара взвизгнула от неожиданности – и прикусила кулак, чтобы заглушить крик.

– Кто-нибудь может объяснить мне, что происходит? – спросил Саша, стараясь говорить как можно спокойней.

– Пойдем, – сказала Женя, беря его за руку, – я тебе все объясню.

– Только попробуй! Молчи! – взвыла Тамара, и голос у нее был такой, что Саше стало жутко оглянуться.

Они выбежали в калитку и, не снижая скорости, помчались по улицам.

По мосту, нависшему над речушкой Чердымовкой, тащилась бочка ассенизатора, влекомая утомленной клячей. Ее обогнал «виллис» вызывающе голубого цвета. Весь Хабаровск знал, что этот «виллис» принадлежит заведующему гаражом госпиталя № 301 Макару Ермоленко. В Хабаровске было довольно много «виллисов», попавших сюда после войны, но такой – один!

Саша и Женя хорошо знали Макара Лаврентьевича: его жена, Агриппина Ефимовна, некоторое время работала поваром в детском саду Базы КАФ. Готовила она необыкновенно вкусно. Когда Агриппина Ефимовна перешла в другой детский сад, поближе к дому (Ермоленко тоже жили на Запарина), дети долго не могли привыкнуть к еде, приготовленной другой поварихой. Всё было не так! Всё было невкусно!

Вонь ассенизационной бочки и бензиновые выхлопы смешались, растянулись над мостом, и Женя вдруг бросилась к перилам, перегнулась, задергалась, хрипя.

Саша увидел, что ее снова рвет.

– Женька, что происходит? – спросил он тихо, когда девушка наконец выпрямилась, утирая губы платком. – Если это отравление, нужно немедленно в больницу!

Женя глянула искоса покрасневшими, полными слез глазами:

– Сашка, ты же врач…

– Фельдшер пока еще, – поправил он машинально.

– Жаль, что не акушер, – вздохнула Женя, и тут до Саши дошло наконец.

Он вытаращил глаза:

– Да ты беременная, что ли?!

– Наконец-то понял, – буркнула Женя, отворачиваясь. – Тамара вот сразу догадалась.

– И давно это с тобой? – спросил Саша, не ощущая ничего, кроме непонятного страха, который взялся неведомо откуда.

Женя вздохнула:

– Да с того дня, когда мы ездили на левый берег.

– Это… Игорь?! – выдохнул Саша потрясенно.

– Кто же еще? – огрызнулась Женя. – У меня больше никого не было – ни раньше, ни потом. Жуткая дурь какая-то нашла… Я и не думала, что можно прямо с первого раза… главное, было так больно, и кровь, ну, ты понимаешь… – бормотала она, уставившись в щелястые доски моста. – Я потом всё время в воде стояла, чтоб не видно было.

– Да, я помню, – хрипло выдавил Саша и умолк, словно подавился.

– Между прочим, тетя Тома непоколебимо уверена, что это… ну, что мы… – пробормотала Женя. – Короче, она почему-то не сомневается, что это твой ребенок.

– Что это мой ребенок?! – повторил ошарашенный Саша – и замер.

«Тебе повезло. Ты не пил зелья, оно досталось другому. И ты не совершил зюйнье. Твоя мачеха хотела, чтобы ты и твоя сестра совершили зюйнье, повинуясь силе моего напитка. Это должно было отвратить вас друг от друга. Помешал только случай», – словно бы наяву услышал он голос «китайской ведьмы». И с силой взмахнул рукой, отгоняя то, во что он ни за что не мог поверить.

Или не хотел?..

– Тамама что-то немножечко спятила, по-моему, – буркнул он. – Это у нее материнская ревность.

– Чудище с зелеными глазами, – невесело усмехнулась Женя.

– Это ты чудище с зелеными глазами, – буркнул Саша. – Особенно сейчас. Одни глаза от тебя остались!

– Ладно, мне уже получше, пошли, отнесем твой обходной.

Саша отмахнулся:

– Какой, к черту, обходной? Что теперь делать?!

Мимо прогрохотал грузовик, потом потащилась телега, гремя пустыми молочными бидонами. Женя поморщилась.

Саша схватил ее за руку:

– Пошли отсюда. Тут не поговорить толком!

Он потащил ее с моста на кромку оврага. Отсюда тянулось множество тропинок, проложенных между домишками и садиками чердымовского Шанхая.

Саша с Женей спустились по одной из них на берег помойной речушки, усевшись на лужайке. Травища, наросшая за лето в сырости и влажности, была кем-то недавно скошена, и восхитительный запах свежего сена перекрывал застойную чердымовскую вонь.

Женя немедленно подгребла к себе побольше сена и легла, уткнувшись в него лицом.

Некоторое время молчали. Никто не решался заговорить первым.