В море, на суше и выше...

— минного офицера по фамилии Приютто — голубоглазого литовца с ранними залысинами и сломанным в курсантские времена носом,

— вечно заспанного, похожего на непропеченного колобка в очках, врача Карлушкина

— и примкнувшего к ним кандидата в члены КПСС — тонкого эстета — штурмана Невалякина.

Совещание близилось к концу: штурман, вяло жестикулируя, обстоятельно докладывал торопливо пожиравшему остатки консервированной тушенки начмеду тактико-технические данные французской дизельной лодки «Сюркуф»,

Процентюк, крепко сомкнув усталые веки, периодически всхрапывая, размышлял о чем-то возвышенном, а Приютто, прилипнув левой половиной лица к экрану и навалившись всем телом на приборную панель, казалось, сосредоточенно вслушивался в звуки, исходящие из нутра обесточенной гидроакустической станции. Было слегка душновато.

«Творянская морта», — неожиданно отчетливо проговорил Приютто, с усилием оторвав всклоченную голову от экрана. «Молчи, быдло», — парировал тощий штурман, не прерывая основного доклада. Очнувшийся Процентюк, распахнув глаза и неуверенно держась за окружающие его предметы, незаметно для окружающих покинул тесное помещение рубки.

Все происходящее ни для кого не являлось неожиданностью: по заезженному сценарию в финале каждого «совещания» минер предлагал кому-нибудь померяться с ним силой рук. «Тавай сюда лаппу, и ты пожалеешь о своей турацкой полтовне», — обращаясь к штурману, зловеще проговорил жилистый Приютто, закатывая правый рукав своей репсовой куртки.

Штурман действительно имел слабость иногда приврать о своем якобы благородном происхождении. Кодекс чести, который он сам для себя выдумал и заложником которого являлся, заставил бледного навигатора, вместо того, чтобы послать минера куда подальше, отважно шагнуть тому навстречу и, протянув худую десницу, охваченную крахмальной манжетой с аляповатым фальшивым бриллиантом, схватиться в рукопожатии.

С плотоядной ухмылкой минный офицер начал свой знаменитый чудовищный жим, от которого штурман, с искаженным судорогой боли лицом начал, извиваясь, садиться на палубу. «Ты у меня встанешь на колени, творянское отродье», — беззлобно, но сосредоточенно приговаривал Приютто, внимательно вглядываясь в лицо Невалякина. «Никогда! Никогда невалякины не стояли на коленях», — елозя уже спиной по грязному линолеуму рубки, но так и не приняв требуемого жестоким минером положения, патетически хрипел штурман.

Переживать за бойцов вовсе не стоило — и этот неравный поединок традиционно закончился бы самым мирным исходом, как заканчивались все предыдущие. Однако, на этот раз финал схватки был неожиданно смазан приглушенным хлопком и последовавшим за ним нечеловеческим ревом.

Ревел высунувшийся из гальюна окруженный облаком едкого коричневого тумана Серега Процентюк...и узнать его можно было только по голосу.

Заниматься изучением обстоятельств этого грязного происшествия никто на пароходе конечно не стал. Результатом же доморощенного расследования, проведенного замполитом, явилась тайная сделка, в результате которой старшина 2 статьи Скоморохин неожиданно для всех заявил о своем горячем стремлении влиться в ряды Коммунистической партии, а за гальюном второго отсека был закреплен новый (беспартийный) приборщик.

Игра в карты (блеф)

Полярное лето. Погожим субботним днем лодка мирно стояла у пирса, загружая какие-то запасы, часть офицеров и мичманов без напряжения служила, остальные были отпущены по домам, так как выход ожидался лишь через пару дней.

Штурман атомохода был официально откомандирован старшим помощником командира в гидрографию для получения карт района предстоящих учений.

Полученное приказание о немедленном выходе никого особенно не взбудоражило: было проиграно оповещение, и защитники Родины группами и поодиночке заспешили на пароход.

События развивались вполне пристойно: представители штаба соединения были на борту, сосредоточенный кэп грузными шагами привычно мерил пирс, а рыжий старпом напряженно вглядывался с помощью корабельной оптики в две тесно прильнувшие друг к другу фигуры, продвигавшиеся по пустынной дороге, ведущей в базу, каким-то странным манером.

Вскоре и невооруженным глазом стадо видно, что в данном случае первый инженер-управленец ЯЭУ (ядерной энергетической установки), Боб Бобцов, обеспечивает движение штурмана, а также доставку на ПЛ опечатанного тубуса с навигационными картами. К большому неудовольствию старпома, продолжавшего наблюдение за сомнительными поклонниками венского вальса, командир штурманской боевой части, преодолев КПП, окончательно потерял способность к самостоятельному передвижению.

После легкого переполоха, вызванного удалением с верхней палубы мирно куривших ненужных свидетелей, бравый офицер был спущен в лодку через верхний рубочный люк с помощью талей. Первый же управленец Боб Бобцов, оскорбившись справедливыми упреками старпома, «спускаться» на талях категорически отказался и самостоятельно свалился вниз, ободравшись где только можно и прервав этим глубокий послеобеденный сон унылого двадцатипятилетнего корабельного врача.