В начале было Слово, а в конце будет цифра

Так было до Нового времени. То есть до таких событий, как Реформация и первые буржуазные революции в Европе. С чего началась эпоха Нового времени? Учебники обычно говорят, что с Великих географических открытий (Колумб открыл в 1492 году Америку). Или с того момента, когда германский монах Лютер обнародовал свои знаменитые бунтарские «95 тезисов», которые дали толчок Реформации (событие произошло в октябре 1517 года).

Но я думаю, что старт эпохи Нового времени следует отсчитывать от другого события. Таким событием было изобретение книгопечатания. Лучше сказать, книгопечатание открыли заново, потому что китайцы, как они утверждают, начали печатать свои книги с Х века по Р. Х. Некоторые историки утверждают, что идею книгопечатания в Европу привез в 1295 году Марко Поло.

Слово стало продажным

Для закрепления победы и упрочения своей власти буржуазия сразу же приняла законы о свободе слова. Это давало ей право покупать слово. Слово стало товаром, причем буржуа диктовал и продолжает диктовать свои требования к этому товару. «Буржуазия до тех пор будет придерживаться принципа свободы слова, пока она (свобода слова) отвечает ее интересам и приносит прибыль»[327].

Как только слово получило свободу, в тот же момент оно было куплено теми, у кого много денег. Возникла так называемая «четвертая власть» в виде газет и прочих средств массовой информации (четвертая – потому, что ее поставили после трех ветвей власти, узаконенных в конституциях, – законодательной, исполнительной, судебной).

Константин Петрович Победоносцев[328] видел реальную угрозу монархии в России со стороны «печатного слова», получавшего всё большие свободы в ходе реформ Александра II: «Вот ходячее положение новейшего либерализма. Оно противоречит первым началам логики, ибо основано на вполне ложном предположении, будто общественное мнение тождественно с печатью. Любой уличный проходимец, любой болтун из непризнанных гениев, любой искатель гешефта может, имея деньги, основать газету, собрать по первому кличу толпу писак, фельетонистов, готовых разглагольствовать о чем угодно, репортеров, поставляющих безграмотные сплетни и слухи, – и штаб у него готов, и он может с завтрашнего дня стать в положение власти, судящей всех и каждого, действовать на министров и правителей, на искусство и литературу, на биржу и промышленность. Всякий, кто хочет, первый встречный, может стать органом этой власти, и притом вполне безответственным, как никакая иная власть в мире. Никто не выбирает его, и никто не утверждает. Можно ли представить себе деспотизм более насильственный, более безответственный, чем деспотизм печатного слова?»[329]

На самом деле так называемая «четвертая власть» – лишь инструмент, находящийся в распоряжении «первой власти». А «первая власть» – не парламент, не правительство и не верховный суд, как некоторые думают. «Первая власть» – «хозяева денег», т. е. кто, захватил контроль над печатным станком, с которого сходят деньги. Если говорить еще конкретнее, то «первая власть» – центральный банк, тот институт, который первым делом создается после победы буржуазной революции[330]. В общем, вчерашние ростовщики, находившиеся в феодальном обществе на позициях подчиненных, в результате буржуазных революций стали во главе общества. Источником и символом их власти стал «печатный станок». Во-первых, печатный станок, производящий деньги. Во-вторых, печатный станок, тиражирующий миллионами экземпляров продажное, лживое слово.

С. Г. Кара-Мурза пишет об этом продажном слове: «Язык стал товаpом и pаспpеделяется по законам pынка. Фpанцузский философ, изучающий pоль языка в обществе, Иван Иллич пишет: „В наше вpемя слова стали на pынке одним из самых главных товаpов, опpеделяющих валовой национальный пpодукт. Именно деньги опpеделяют, что будет сказано, кто это скажет и тип людей, котоpым это будет сказано. У богатых наций язык пpевpатился в подобие губки, котоpая впитывает невеpоятные суммы“. В отличие от туземного, язык, пpевpащенный в капитал, стал пpодуктом пpоизводства, со своей технологией и научными pазpаботками»[331]

Но изменения захватили не только Францию, а всю Европу: «В Новое время, в новом обществе Запада естественный язык стал заменяться искусственным, специально создаваемым. Тепеpь слова стали pациональными, они были очищены от множества уходящих в глубь веков смыслов. Они потеpяли святость и ценность (пpиобpетя взамен цену). Это был разрыв во всей истории человечества. Ведь раньше язык, как выразился Хайдеггер, „был самой священной из всех ценностей“. Когда вместо силы главным средством власти стала манипуляция сознанием, власть имущим понадобилась полная свобода слова – превращение слова в безличный, неодухотворенный инструмент… На создание и внедpение в сознание нового языка буpжуазное общество истpатило несpавненно больше сpедств, чем на полицию, аpмию, вооpужения. Ничего подобного не было в агpаpной цивилизации (в том числе в старой Европе)»[332].

Как устроен рынок слов