Парадоксально, но успехи точных наук протестантской Европы базировались на использовании высшей математики, которая была создана в христианскую эпоху благодаря тому, что именно христиане лучше других чувствовали, что такое бесконечность. В. Тростников пишет: «Ту математическую дисциплину, которая обеспечила грандиозный прорыв в физике и технике, – интегральное исчисление, или „математический анализ“ – протестанты основали на понятии актуальной бесконечности, то есть бесконечности, представленной сразу всеми своими элементами как конкретный единичный объект. А вместить в сознание это формально противоречивое понятие им помогло то, что они, оставаясь здесь христианами, видели перед собой живой пример такой данности – воплощенность в конечного человека – Иисуса бесконечного Сына Божия. Зная о практическом преобразовании мира этой бесконечностью (Христом), протестанты горячо уверовали в громадные перспективы прикладных наук, основанных на математическом анализе, и отдавали их развитию много времени и сил. Таков был внутренний потенциал протестантов, доставшийся им в наследство от истинных христиан, который они употребили для достижения своих более узких целей. А цели их науки действительно стали узкими. Отозвав Бога из вселенной и запрятав Его в свою душу, они сделали вселенную бездушным механизмом»[513]
. Количественно-числовому подходу к познанию мира, действительно сопутствовало упрощенное его понимание. Он воспринимался как машина, функционирующая по законам физики и механики. Бог оказался где-то бесконечно далеко за пределами Вселенной. Бог сотворил этот мир и удалился почивать. Таково богословское видение мира протестантами, которое называется «деизмом».Механико-математические подходы к познанию мира давали свои плоды, которые, как мы отметили, порождали иллюзию, что наконец-то у человечества появилась «отмычка» для проникновения во все тайны мироздания. Но, во‐первых, в основном это были плоды прикладных наук; во‐вторых, сами же математики в ХХ веке вынуждены были признать ограниченность «королевы наук» в познании мира.
Речь, прежде всего, идет о теоремах Гёделя, которые появились на свет в 1931 году. Автор теорем – австрийский математик, логик и философ Курт Фридрих Гёдель (1906–1978). Он сформулировал две теоремы о неполноте. Неполноте чего? – Любой теории, основанной на аксиомах (даже самых очевидных и убедительных) и логических построениях, вытекающих из них. Из неполноты вытекает сохранение противоречивости любой теории. Неполнота означает наличие высказываний, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть, исходя из аксиом этой теории. Противоречивость – возможность доказать любое высказывание: как истинное, так и ложное. Еще более убийственными для рациональной науки оказались выводы польского философа и математика Альфреда Тарского (1901–1983). Речь идет о теореме о невыразимости арифметической истины, которая была доказана поляком в 1936 году. Суть теоремы проста: средствами строгого дискурсивного (рационального) рассуждения нельзя не только познать всю истину, но даже дать определение понятию истинности.
Вот что по поводу указанных открытий 30-х годов прошлого века пишет В. Тростников: «Стимулированные сенсационными результатами Гёделя и Тарского исследования в этой области скоро установили, что в математизированном языке доказуемых утверждений так же относительно мало по сравнению с истинными, как точек на окружности по сравнению с их количеством внутри круга. Из этого вытекал смертный приговор рационализму: наш рассудок обладает ничтожно малой познавательной силой. Так упования на логику как на универсальное средство познания рассеялись навсегда…»[514]
Увы, научное сообщество (за редкими исключениями) проигнорировало выводы Гёделя и Тарского. Власть числа продолжала и продолжает насаждаться в любой сфере научного познания – там, где это оправданно, и там, где это не имеет никакого смысла. Впрочем, у математизации есть свой специфический «смысл» – с помощью магии чисел прикрыть отсутствие смыслов во многих научных теориях. А отсутствие смыслов в так называемых «научных теориях» способствовало и продолжает способствовать сохранению власти числа в экономике, политике и даже культуре.
Числовая «культура»