С этой странной установкой мы и продолжали работать — упорно продвигались вперед, умело преодолевая множество мелких препятствий, но точно зная, что дорога, в конце концов, неизбежно упрется в непроходимое болото наших реалий. Я понимал, что эти реалии так или иначе проявят себя, но принял концепцию Арона об обязательном движении вперед во что бы то ни стало… Как говорил классик: «Движение — всё, цель — ничто». В конце концов, как говорил другой классик: «Развитие — есть борьба противоположностей» — вот и будем бороться с противоположностью… исключительно ради развития.
В результате благодаря нашему с Ароном напору и Ваниной административной поддержке в проект вовлекались специалисты смежных отделов — как говорили, фронт работ быстро расширялся. Мне удалось увлечь идеей глобальных цифровых технологий Артура Ланового, и его отдел взял на себя решение системно-сетевых проблем. Участие Артура, однако, тормозилось свалившимися на него тяжелыми обязанностями по подготовке системы «Тритон» к кругосветным испытаниям. Об этом стоит поговорить подробнее…
После отстранения разработчиков этой системы от участия в ее доводке дело продвигалось медленно, а сама идея испытаний «Тритона» на просторах мирового океана постепенно угасала. Бурная энергия сотен людей, вовлеченных в организацию этих испытаний — от высокопоставленных партийных и военных начальников и министерских бюрократов до охранников на дальних северных полигонах, почти полностью уходила на «трение», фактически ничего не производя. «Тритон» всё еще не работал в надлежащем режиме. Мы с Гуревичем помогали команде Ланового осваивать эту новую для них технику, но ни я, ни Арон не могли подключить к этой работе своих сотрудников, занятых в новом проекте. В результате любой сбой «Тритона» приводил к значительным задержкам. Когда Артур Олегович наконец доложил начальству о готовности аппаратуры к кругосветным испытаниям, случились неполадки на передающем радиоцентре, а потом выяснилось, что академический корабль ушел из Одессы с другим заданием. Иван Николаевич находился под дамокловым мечом «Тритона», но по понятным причинам не хотел возвращать все эти «кругосветные дела» в отдел Арона Моисеевича… В конце концов, он придумал вот что: заменить кругосветное плавание испытаниями в советских территориальных водах. Например, корабль с «Тритоном» плавает в Баренцевом море и принимает сигнал с Камчатки, а затем наоборот — корабль с «Тритоном» плавает в Охотском море и принимает сигнал с Кольского полуострова. «И овцы целы, и волки сыты», а главное — в случае неполадок наша команда может немедленно прибыть на испытательный объект без оформления заграничной командировки. Гениальная Ванина идея была поддержана и в верхах, и в низах — начальство получало возможность рассказывать басни о своих успехах, а Артур мог при таком раскладе рассчитывать в случае необходимости на немедленную помощь тех, кто на самом деле разрабатывал «Тритон», и главное — без задержки защитить докторскую диссертацию. Не скрою, я испытывал некоторое чувство злорадства — не выгорело у Совка с кругосветным путешествием без нас. Арон, конечно, не поддерживал это мое настроение. Он считал решение Генерального директора недопустимым паллиативом и даже провалом всего проекта и переживал по этому поводу — мол, за державу обидно… «Если бы ты, Арон, производил веревки, то, вероятно, не отказался бы передать одно из своих изделий любимой державе, собирающейся повесить тебя с помощью этого самого изделия», — говорил я, перефразируя известное изречение классика марксизма-ленинизма. Под новый год «Тритон» наконец-то отправили секретным вагоном в Североморск вместе с командой испытателей — все вздохнули с облегчением.