В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

— А я считаю, что публикация наших работ и ссылки на них за рубежом — наша охранная грамота, не в пастернаковском смысле, а в исходном незамысловатом. Смотрите — аналогия, конечно, далекая, но, если бы произведения Солженицына не были известны и даже опубликованы на Западе, его бы сгноили здесь безоговорочно… А так — покрутились, повертелись и… выслали за границу.

— Наивный способ перемещения за границу, нечто вроде телекинеза… — начала было возражать Аделина, но заиграл оркестр, и я пригласил ее на первый танец.

Первый танец на банкете дает возможность зафиксировать, кто с кем пребывает, так сказать, официально. Иван Николаевич танцевал с Валентиной Андреевной, Арон с Наташей, Сева с Катей, я с Аделиной. Чтобы выявить действительно неравнодушных друг к другу, равно как и всевозможные тайные связи, следует проследить за парами второго или даже третьего танца… У меня была сложная задача — следовало протанцевать со всеми тремя любовницами, чтобы ни одна из них не обиделась и вместе с тем не выявила других. А еще хотелось обнять хотя бы в танце Наташу… Кроме того, танцевальный перерыв дает возможность пообщаться с кем надо в интересах дела, да так, чтобы никто не придал этому значения — мои намерения непременно сделать это ограничивались, однако, количеством выпитого коньяка.

Перед тем как пригласить на танец Катю, я затеял разговор с ее мужем. Помню, что Сева, уже в сильном подпитии, произвел на меня странное впечатление. Я расспрашивал его об участии в совместных с нашим ящиком работах. Он отвечал вполне толково и грамотно, но как бы сквозь зубы, с неким непонятным вызовом. Это было неприятно, но ради Кати я терпел его конфронтационный тон, который в другом случае давно бы вывел меня из себя. Неужели он о чем-то догадывается? Если так, то это скверно… «Не возражаете, Всеволод Георгиевич, если я приглашу вашу жену на танец?» — наконец спросил я. Он, явно нарываясь на скандал, ответил на мой риторический вопрос так, что это можно было счесть неприличием: «Вы во всех случаях спрашиваете у мужей разрешения?» Едва сдержавшись, я кивнул утвердительно и протянул руку Кате. «Неужели он знает? Если знает, то, скорее всего, от тещи… Скверная история», — вертелось в голове.

— Что с твоим Севой? Почему он так напряжен и агрессивен?

— Не обращай внимания, слегка перепил… Как и ты, кстати…

— Не кажется ли тебе, что он знает… — начал было я, но Катя меня резко одернула.

— Ничего он не знает. Это у него такая защитная реакция. Против таких, как ты…

— «Таких, как я» — это как понимать?

— Подумай, чем ты от него отличаешься, — этим всё и объясняется… Ты не такой, как он, — отсюда агрессивность, но такой, каким он, возможно, хотел бы быть, — отсюда напряженность. Ты неженатый, успешный, у тебя нет проблем с женщинами — это для него чуждое, недоступное…

— Почему же недоступное? Он что же — слабоват в…

— Понимай, Игорь, как хочешь, а мне этот разговор неприятен… Давай лучше поговорим о твоей Аделине.

— А мне эта тема неинтересна. Катя, ты что… ревнуешь меня к Аделине?

— Я ее жалею… И тебе бы пожалеть девушку, поддержать ее. Она сама против Вани не устоит — слишком силы неравные. А он закусил удила. Вот-вот сорвется… И тогда… Никто не знает, что тогда Валентина Андреевна устроит.

— Не думаю, что всё так серьезно, и не вижу своей конструктивной роли в этом шекспировском сюжете.

— Ты такой же, как Аделина, — эгоистичный, самодостаточный. Вы похожи, женись на ней — сразу разрубишь несколько узлов. Сам знаешь, какие это тяжелые узлы…

— Не люблю похожесть и одинаковость, обожаю противоположность, — сказал я и прижал ее к себе. Во мне нарастало желание, и Катя почувствовала это…

— Прекрати, Игорь, люди увидят… — Катя взглянула мне прямо в глаза с милой полуулыбкой, в которой были и смущение, и тайный призыв…

— Катеныш, ты же прекрасно знаешь, что прекратить это можно только одним способом… — прошептал я.

— Всё равно — прекрати… Лучше иди и поговори с Валентиной Андреевной — она мигом охладит твой пыл.

Расправившись с эмоциями, я подошел к начальственному столу, поздравил еще раз докторов наук. Артур сказал, что у него теперь будет больше времени на новый проект. «Что с „Тритоном“?» — спросил я, и он ответил: «„Тритон“ возвращается для доработки. Сам знаешь, какие там проблемы, — надеюсь на помощь твоих людей». Я, конечно, знал, «какие там проблемы» — слабое владение командой Артура тритоновской техникой, но не стал огорчать его в тот праздничный день. Валерий тоже подтвердил: теперь у него будет больше возможностей для работы. «Я не подозревал, что подготовка к защите докторской отнимет столько времени и сил — составление и печать текста, вписывание формул, размножение рисунков, издание автореферата, организация множества отзывов… — пожаловался Валерий и добавил: — Такое впечатление, что там наверху придумали столь утомительную антинаучную процедуру, чтобы лишить ученых времени на реальную научную работу». Я посоветовал Валерию не доводить до сведения ВАКа эту свою точку зрения.