В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

«Главный принцип весьма простой — неукоснительное выполнение требований заказчика как по срокам, так и по характеристикам изделий. В соответствии с этой приоритетной задачей предприятия я намерен немедленно вернуть в отдел Кацеленбойгена все работы, связанные с сопровождением производства и развитием аппаратуры „Тритон“. Не менее важным считаю разработку новых технологий, о которых, возможно, заказчик и не мыслит. У нас сложился мощнейший научный центр, включающий нескольких активных докторов наук, который способен и даже обязан выйти за рамки текущих требований и добиваться максимально возможных показателей в новой аппаратуре. Предприятие должно и может опережать требования заказчиков, прокладывать свежую колею, а не плестись за лидерами с помощью цельнотянутого заимствования зарубежных технологий. В связи с этим я намерен продолжить работы по глобальной цифровой радиосвязи, привлекая к ним сотрудников нескольких лабораторий и отделов. Хочу подчеркнуть: это будет делаться отнюдь не в ущерб оборонным заказам, а, напротив, с целью скорейшего внедрения в них новейших цифровых технологий».

Маневр Комира Николаевича, подкрепленный моим монологом, удался — заговорили наконец о деле по существу. Нараставшая конфронтация была погашена — мои тезисы понравились, против них нечего было возразить. Василий Иванович оказался интересным собеседником, когда дело касалось конкретных разработок, а не философствований на общие темы. Так что в конце встречи мы распрощались вполне дружелюбно. Комир Николаевич попросил меня задержаться, а сам пошел проводить генерала. Не знаю, о чем они говорили по дороге, но Комир вернулся в хорошем настроении и сказал, вдруг перейдя на «ты»: «Не дрейфь, Игорь Алексеевич, — ты на самом деле понравился генералу. Он сказал про тебя, что, мол, этот парень и на х… может послать начальство, а это в генеральском лексиконе очень высокая оценка, типа наш человек». Я возразил в том смысле, что меня отнюдь не радует быть «их человеком». Комир похлопал меня по плечу: «Ладно, не хорохорься. Сейчас главное — твою программу у министра утвердить. Поэтому садись и пиши еще одну докладную — теперь о работах предприятия в целом, о стратегии руководства и всё такое, что нам здесь излагал. Представь, что хочешь убедить самого министра». Я вяло возразил, что до отъезда собирался еще успеть в «Таганку» на спектакль о Высоцком. «„Охоту на волков“ посмотришь в следующий раз, — сказал Комир Васильевич и добавил, проведя пальцем по горлу: — Мне твои тезисы вот как нужны для доклада министру». Пришлось подчиниться и допоздна просидеть за составлением докладной; по существу, это был набросок программы моей работы в роли Генерального.

Разрядиться на новом спектакле Любимова о Владимире Высоцком не получилось, и заказанный мне по большому блату билет достался, наверное, кому-то другому. Самого Высоцкого я видел в «Гамлете» где-то за год до его смерти. Он играл датского принца в своей эксцентричной, до предела накаленной манере. Знаменитый монолог «Быть или не быть — вот в чем вопрос» в его исполнении никакого вопроса не содержал. Это было не раздумчивое философское размышление, а резкий вызов судьбе, предлагающей только два одинаково неприемлемых решения. После смерти Высоцкого Театр на Таганке никогда не ставил «Гамлета» — тот редкий случай, когда «незаменимые» всё-таки были.