В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

Арон, в свою очередь, поделился со мной невеселыми новостями по делу Гуревича. Он связался с двенадцатью влиятельными профессорами с просьбой поддержать Валерия, публикации которого они хорошо знали. Все они согласились, что работы Гуревича соответствуют уровню доктора наук, что он открыл новое важное направление, все ахали и охали по поводу ваковских несправедливостей, но только двое безоговорочно согласились написать отзывы, остальные вежливо увильнули, сославшись на занятость, плохое знакомство с предметом дискуссии и тому подобное. Арон обратился также к академику Потельникову, с которым был лично знаком, написал ему подробное письмо, подчеркнул, что диссертация Гуревича является прямым развитием и обобщением теории, которую в свое время разработал академик, указал, что теоретические результаты диссертанта используются научным сообществом и у нас, и за рубежом, что они внедрены в новейших системах. Академик ответил Арону коротким письмом, состоявшим из двух пунктов. Во-первых, он далек от рассматриваемых в диссертации вопросов; во-вторых, навел справку в ВАКе и убедился, что там всё производится по правилам и никаких нарушений нет. Арон был расстроен, внезапно осознав не только свое бессилие, но и неспособность близкого ему круга талантливых ученых остановить произвол, творимый властями в той науке, которая была обязана им своим существованием. Абстрактное «против лома нет приема» вдруг обрело зримые, удручающие контуры. На этом фоне полученный мной отзыв замминистра казался неожиданной победой, и впечатленный этим Арон попросил меня связаться со своим бывшим аспирантом Станиславом Федоровичем, который все еще работал в Отделе Агитации и пропаганды ЦК: «У вас с ним более простые и доверительные отношения, ты можешь поговорить с ним на дружеском уровне. Если из аппарата ЦК последует хотя бы неформальный запрос, это может изменить дело…»

В один из приездов в Москву я позвонил Станиславу в ЦК, сказал, что у меня нетелефонный разговор, и напросился в гости. Станислав с женой жили в высотном доме, построенном еще при Сталине для всевозможного начальства и приближенных ко двору. Они радушно приняли меня со всем размахом цэковского гостеприимства — стол ломился от дефицита, а выпивка была сплошь заграничная. Жена Станислава — забыл ее имя — оказалась милой блондинкой с улыбчивым лицом, которое к тому же светилось приветливостью и добротой. Короче — обстановка обнадеживала, и я, расслабившись, настроился на успех, а в застольной беседе всё норовил обозначить свою тему, ради которой пришел, вытащить Станислава из-за стола для конфиденциального разговора. Когда мы уже выпили немало шотландского виски без содовой, он наконец сам попросил рассказать о цели моего визита и добавил, что у него нет секретов от жены. Я рассказал всю историю с диссертацией Валерия, изложил мнение Арона на сей счет и закончил так:

«Видишь ли, Станислав, дело вот в чем… Если бы речь шла об одном человеке и его ученой степени, я не стал бы беспокоить тебя и обращаться в столь высокий орган. Но в данном случае решается судьба серьезного нового направления в теоретической радиотехнике, в котором у нас благодаря работам Валерия есть возможность оказаться в мировых лидерах. И это направление усилиями ВАКа сейчас дискредитируется, подрывается, если не сказать больше — закрывается».