В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

На работу я сходил только один раз, да так, чтобы минимизировать общение с тысячами своих бывших подчиненных. Зашел, конечно, в свою лабораторию, объяснил, что вынужден уйти по семейным обстоятельствам, пригласил всю лабораторию на прощальный ужин в «Метрополь». Затем попросил Галину Александровну отнести в отдел кадров заявление на имя Генерального директора с просьбой уволить меня по собственному желанию. Уже из дома позвонил Артуру Олеговичу, сказал, что мне тяжело посещать предприятие по известной ему причине, объяснил, что мое увольнение связано исключительно с личными обстоятельствами, и пожелал ему успехов. Сказал еще, что готов буду дать консультации, если в этом возникнет необходимость. Артур ответил, что очень сожалеет о моем уходе и считает это серьезной ошибкой. Попрощался он со мной довольно холодно. Мы потом виделись только один раз при обстоятельствах чрезвычайных…

Арон перешел на преподавательскую работу и выполнил свое обещание — предложил мне место завлаба в своей небольшой исследовательской лаборатории. Между моим увольнением из ПООПа и началом работы у Арона образовался почти двухмесячный интервал, чему я несказанно обрадовался. У меня еще сохранились деньги от прежней директорской зарплаты с многочисленными премиальными, и я мог теперь воспользоваться перерывом для обустройства нашей с Витей семейной жизни. Главная проблема была, конечно, в оформлении наших с ним отношений, что, как оказалось, требовало огромных времени и усилий. Без моральной поддержки семьи Арона, в первую очередь — Наташи и Али, я, наверное, не справился бы с этой проблемой. Иосиф Михайлович помогал мне в юридических вопросах. Он объяснил, что доказать мое отцовство будет чрезвычайно трудно из-за полного отсутствия свидетелей, и посоветовал оформить поначалу опекунство, а потом усыновить Витю. В этом направлении я и двигался. Не обремененный службой, совмещал это с переездом на новую квартиру и всеми другими бытовыми заботами, свалившимися на меня одновременно.

Несмотря на массу новых для меня семейных дел, зима и весна в том году оказались неожиданно плодотворными. Арон придумал совершенно новую концепцию обработки сложных радиосигналов, и на мою долю пришлось разрабатывать детали новых алгоритмов и их моделирования на вычислительных машинах. Я пытался продолжить на новом месте наш проект цифровых систем, но Арон убедил меня, что без поддержки военных, в рамках вузовской лаборатории, в которой кроме нас работали два штатных программиста, два инженера и несколько преподавателей по совместительству, это занятие безнадежное. Он, в конце концов, настоял на сугубо академической научно-исследовательской работе, которую согласился финансировать московский Институт информационных проблем. Мы с Ароном вдруг ощутили, что значит «это сладкое слово — свобода», свобода от секретности, от насилия начальства и постоянного назойливого контроля за каждым твоим шагом. Вскоре подготовили несколько статей по новым результатам в теории и моделировании, в том числе для изданий, переводимых на английский язык. Возобновили переписку с Джошуа Саймоном из Калифорнии.

Потом, уже под занавес пьесы развитого социализма, когда двери барака слегка приоткрылись, съездили в Софию, Бухарест и даже Белград по приглашению тамошних ученых — для меня это были первые поездки за границу. Приняли ответные делегации. «Молодцы, — одобрительно говорила Наташа, — вас должны знать зарубежные ученые. Поварились в закрытой секретной кастрюле — и хватит, выходите на свет божий». Запомнился визит известного профессора Дова Басмата из Израильского технологического института в Хайфе, который занимался схожими проблемами. Мы отлично приняли его и на кафедре, и дома у Арона, составили план научного сотрудничества наших институтов и утвердили его у нашего ректора, который охотно принял израильского профессора. Помимо шикарного домашнего застолья Наташа организовала для Дова и его жены Лии экскурсию в Петергоф, а мне досталось свозить их в Царское село. Я обычно подвожу гостей к Екатерининскому дворцу так, чтобы его фасад открылся весь сразу и в перспективе. Дов и Лия были потрясены этим грандиозным зрелищем, и я повел их во дворец, чтобы ошеломить еще раз Большим тронным залом. Мой замысел вроде бы удался: когда пред ними открылось это кажущееся бесконечным пространство в золоте, зеркалах и хрустале под гигантским расписным потолком, у Дова и Лии, я видел, перехватило дыхание. Но я, на свою беду, не захотел ограничиться произведенным эффектом и попросил служительницу зажечь тысячи электрических свечей, которыми, я знал, освещается зал по вечерам. Она, конечно, отказала мне, сославшись на то, что электричество включается по особым случаям с разрешения директора музея, но, как говорят, не на того напала. Я попросил гостей осмотреть зал, а сам нашел какого-то администратора и уговорил его в виде исключения включить на одну минуту свет — мол, со мной важные зарубежные гости, которым на самом высоком уровне обещали показать зал во всём его блеске.