В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

Остров Олений считался необитаемым, что позволяло нам с Витей фантазировать на темы приключений Робинзона Крузо. Несмотря на название, оленей на острове мы не видели, зато повстречали коров, которых привезли сюда на лето из соседних деревень на выпас. Местный пастух был единственным постоянным жителем на острове. Мы с ним подружились, и он почти две недели снабжал нас свежими молоком, сметаной, творогом, маслом и хлебом. Обычно наш пастух приносил свою продукцию по утрам, и мы с Витей первым делом выпивали по кружке парного молока. Потом съедали манную кашу на молоке или миску творога со сметаной и хлебом, а иногда и то, и другое. Завтрак завершался сладким чаем. После завтрака начинался рабочий день — собирали наши рыболовные снасти, копали червей в прибрежной земле, уплывали на лодке в тихие рыбные заводи и ловили рыбу до обеденного времени. Рыбы в этих многоводных краях много, ловить ее легко — окунь, красноперка, лещ, судак, а если повезет, то и щука, и озерная форель… Мы с Витей придирчиво отбирали рыбешек из нашего улова на обед и на ужин, а остальных отпускали восвояси. Когда припекало солнышко, купались прямо с лодки и плавали вокруг нее. Я обычно спускался в воду первым и ловил мальчишку прямо в воде. Когда он повисал на мне, обхватив ручонками мою шею, я не упускал возможности обнять его и прижать к себе — и тогда меня посещало счастье… Я бы назвал это счастье дрожащим, дрожащим от волнения, но не уверен, что меня поймут… Витя оказался способным к спортивному движению, он очень быстро научился плавать и не испытывал никакого страха в глубокой воде. Вернувшись с рыбалки, мы занимались приготовлением обеда, главным и, по существу, единственным блюдом которого была тройная уха. Вместе в четыре руки чистили и разделывали рыбу, сортировали ее для обеда и ужина, потом разжигали костер и торжественно исполняли три цикла ушиной процедуры — сначала варили мелкую рыбешку, затем ее выбрасывали и в получившемся горячем бульоне варили рыбу среднего размера и наконец в новом наваристом бульоне отваривали самые крупные куски, которые и являлись содержанием нашего обеда. Важно было не забыть соль и лук на финальной стадии приготовления. Рецепт тройной ухи я, конечно, вызубрил наизусть заранее, а Витя всё усек после первых двух обедов. Он с моей подачи был Робинзоном, а я исполнял обязанности его помощника Пятницы. После обеда мы отдыхали, лежа на расстеленных под деревьями спальниках. Витя иногда засыпал ненадолго, утомленный рыбными процедурами, а я, как и положено Пятнице, отгонял от хозяина насекомых. Потом до вечера занимались хозяйством — мыли посуду, собирали и рубили хворост для костра, а иногда уходили в лес за грибами и к небольшому болотцу, на котором было много клюквы. Ужинали обычно жареной рыбой, хлебом с маслом, молоком и чаем. По вечерам у костра мы либо разыгрывали приключения Робинзона Крузо, либо я читал Вите свою любимую книжку «Путешествия Гулливера». Когда луна и первые звезды проступали на белесом северном небе, я укладывал ребенка спать, а сам доставал радиоприемник и слушал радио «Свобода» и «Голос Америки» — сюда, в глушь, советские глушилки не проникали.

Так мы провели почти две недели. Мой план сближения с сыном и природной терапии на необитаемом острове работал безотказно. Витя по-прежнему называл меня дядей Игорем, но в этом «дяде» появились нотки доверия. Он не смотрел на меня больше исподлобья, признал во мне опору, которую внезапно и столь ужасно потерял. Мальчик загорел, окреп, и в его глазах возродилось неуемное детское любопытство к жизни во всех ее несущественных для взрослых подробностях. Мне даже казалось, что Витя стал значительно меньше заикаться. И еще мне показалось, что я стал для него чуть-чуть ближе, чем некий дядя… Как-то, уже незадолго до отъезда, я уложил мальчика спать, а сам начал потихоньку выползать из палатки, чтобы, как обычно, послушать радио. Внезапно он громко сказал: «Дядя Игорь, а м-м-мамочка меня перед сном ц-целовала». У меня словно оборвалось что-то внутри, я вернулся, лег рядом, ни слова не говоря, обнял ребенка и поцеловал его — так он и заснул у меня в руках. А я долго лежал с открытыми глазами, потом тоже задремал, и Витина мама пришла ко мне и целовала меня, и я проснулся — лицо мое было мокрым от слез…

Мы вернулись в город друзьями, и сэр Томас, почувствовав это, перестал выказывать мне свое презрение. На меня навалилась куча неотложных дел. Нужно было перевести Витю в другую школу, ибо в прежней потребовалось бы придумывать объяснения, выходившие за пределы моей фантазии, — не рассказывать же всем о том, что на самом деле случилось. Нужно было найти няню для Вити, которая к тому же вела бы наше мужское хозяйство. А еще я затеял обмен своей однокомнатной квартиры на двухкомнатную с доплатой — теперь нам втроем было тесновато в однокомнатной.