В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

В тот день я действовал четко и целеустремленно. Сначала пошел в поликлинику к своему приятелю-врачу и получил у него справку о том, что нахожусь в состоянии тяжелой депрессии, вызванной нервным истощением и постоянными головокружениями на почве расстройства вестибулярного аппарата, что нуждаюсь в полном покое и лечении, в том числе санаторном. Всё это было почти правдой за исключением пассажа о вестибулярном аппарате, но, как мне сказал приятель, — кто разберется в причинах головокружения… Потом написал от руки заявление и служебную записку с приложением копий справки из поликлиники, вложил их в отдельные конверты и надписал имена адресатов. В заявлении на имя начальника отдела А. М. Кацеленбойгена я просил предоставить мне очередной отпуск и отгулы за неиспользованные прежде отпускные дни в связи с необходимостью срочного санаторного лечения. В служебной записке на имя Генерального директора М. Т. Шихина я просил освободить меня от обязанностей руководителя линейных испытаний известного изделия из-за ухудшения состояния здоровья и невозможности выполнять соответствующие функции в условиях длительного морского плавания. Мне не хотелось встречаться лично с адресатами и выслушивать их заповеди, проповеди и отповеди — не то было настроение; пусть сначала прочитают мои послания и выпустят первый пар без меня. Поэтому я вызвонил Аделину, встретился с ней неподалеку от ящика и попросил положить мои послания в запечатанных конвертах на столы секретарей Арона Моисеевича и Митрофана Тимофеевича без каких-либо объяснений и обсуждений — она неохотно согласилась сделать это под мое честное слово, что объясню ей всё позже.

После этого я поехал домой, зашел по дороге в гастроном за закуской: хлеб, масло, селедка, маринованная морковка и квашеная капуста, лук и банка кабачковой икры. Хотел купить сосиски для Томаса, но их не было — впрочем, сэр советские сосиски не любит, считает, что там слишком много целлюлозы. Купил ему какие-то мясные обрезки. Придя домой, накормил Томаса, вычистил его горшок, выключил телефон и открыл бутылку водки…

Я, вероятно, напился бы в ту ночь до белой горячки, если бы… не пришла Аделина. Это не стало для меня неожиданностью, я подозревал, что, не дозвонившись, она придет, и, честно говоря, хотел этого. Она доложила, что письма доставлены адресатам без приключений. Пришлось подробно рассказать всю историю моей поездки в Москву, за исключением собственных нравственных терзаний, а потом еще раскрыть содержание писем руководству. Аделина почти не прерывала меня, а потом спросила: «Что ты хочешь ИМ доказать?», и я, помнится, ответил: «Никому ничего я не собираюсь доказывать — пусть ОНИ воспринимают это в меру своей испорченности. Хочу доказать только самому себе, что я не тварь дрожащая, а нечто более высокое… в процессе эволюции…» Она крепко сжала мою голову руками и сказала: «Да, это нетривиально, даже не ожидала… Это мужской поступок, довольно редкий в наши времена». Я был уже сильно пьян: «А еще я хотел бы доказать, но не им, а конкретно тебе, Адочка, что я мужчина…» Как славно, что есть хотя бы один понимающий тебя человек — думал я той тревожной, пьяной ночью…

Неприятности начались утром… Была суббота, Аделина уговорила меня включить наконец телефон: «Если Арон Моисеевич не дозвонится до тебя, он приедет или пришлет кого-нибудь — я бы не хотела фигурировать при этом… Или позвони ему сам». Едва я вставил шнур в розетку, раздался звонок. Это был Арон.

— Ты в своем уме, Игорь? Кто тебя просил ездить в Москву и просить за меня?

— Откуда ты знаешь, что я ездил в Москву?

— Мне еще вчера звонил Станислав, рассказывал о твоих подвигах. Пойми, Игорь, ты ставишь меня в неловкое положение.

— Ничего подобного, Арон. Если я кого и поставил в неловкое положение, то только самого себя. Я ни о чем от твоего имени не просил и ездил исключительно в своих личных целях. А Станислав — предатель, он в курсе, что ты ничего не знал о моей поездке… Прикрывает свою задницу на всякий случай… Что он тебе сказал?

— Сказал, что ты просил помочь с нашим вояжем, объяснял, что ничего сделать не может, извинялся… Но дело не в нем, а в адмирале — он в ярости, звонил вчера поздно вечером, сказал, что ты отказался от поездки. Это правда?

— Да, правда, я понял, что не смогу руководить этой работой.

— Это совершенно исключено, Игорь… Мог бы, по крайней мере, посоветоваться со мной. Ты хочешь провалить проект? Адмирал требует, чтобы я заставил тебя забрать твое заявление. Немедленно приезжай на работу, здесь обо всём и поговорим…

— Но сегодня выходной…

— Я на работе, дел невпроворот, а тут еще ты выкидываешь фортели… Кстати, отпуск я тебе не дам, не время сейчас для отпусков.

— Тогда я пожалуюсь в профком, у меня справка…

— Знаю я твои справки и твой «вестибулярный аппарат»… Не отпущу тебя в отпуск, ты здесь нужен.

— Я действительно чувствую себя скверно, Арон, не могу сейчас приехать… Если не возражаешь, могу приехать к тебе домой сегодня вечером.

— Хорошо, приезжай домой… Но с позитивным настроем, без причуд и капризов.